Выслушав мое сообщение о Тегеране, Анни нахмурилась, некоторое время сидела молча, подперев лоб ладонью.
— Чего ты молчишь? Говори, Анни! Есть же у вас связь?
Оказалось, что связь с Центром бывает у них только раз в неделю. Значит, еще целую неделю там не узнают о Тегеране.
— Нет, нельзя, — сказала она. — Приедет Павел Иванович...
— Кто такой Павел Иванович?
— Немлер. Мой так называемый жених.
Даже Эрих Бауэр не знал, с кем связана Анни. Он знал только, что его маленькая подружка из клуба «Водяная лилия» за год до нападения на Советский Союз внезапно появилась в Германии в качестве внучки старухи Шведе из городка Вурцен.
Информация, собранная антифашистами на военных заводах, шла через Вурцен куда-то дальше, туда, где она была нужна. Эрих понятия не имел о существовании Немлера, но то, что он передавал кассиру-инвалиду в кино на Фридрихштрассе, попадало именно к Немлеру, преуспевающему дельцу и советнику консульства Швейцарии, нейтральной страны, где заправилы рейха помещали свои капиталы.
У Немлера действительно были приятели в имперском управлении безопасности. Через него они поддерживали связь со швейцарскими банками. Анни для всех была невестой Немлера. Это не только позволяло ему встречаться с ней, но и охраняло девушку от посягательств многочисленных ухажеров.
— Я работаю переводчицей в частной фирме «Феникс», — рассказала мне Анни. — Три раза в неделю бываю в Лейпциге, иногда в Дрездене и Мюнхене.
— С какого же ты языка переводишь? Не с русского, надеюсь?
— С французского. Я неплохо говорила еще в детстве, потом, ты знаешь, училась в институте в Москве, а русский — это только для себя, когда по ночам разговаривала с тобой.
И снова я увидел улыбку Анни, которую столько раз видел во сне и даже в солнечных бликах на потолке клуни Кощея.
Она хотела поехать в Испанию. Не пустили. «Вы там ничем не поможете», — сказал седой полковник в Москве. Тогда она спросила: «Где я могу помочь, чтобы убийцы моего отца не пришли сюда?» Ей обещали: «Подумаем» — и вскоре предложили параллельно с институтом учиться еще в одной школе.
— А потом, за год до войны, уехала сюда и начала работать в «Фениксе». Какое издевательское название у этой фирмы!
— Почему издевательское? — спросил я. — Кажется, так называлась мифологическая птица, которая возрождалась из пепла.
— Они делают деньги из пепла, — глухо сказала Анни, — из пепла сожженных в крематориях концлагерей, из женских волос, из детских чулочек в запекшейся крови.
Дважды Анни была на грани провала. Раз скрылась в котельной, чуть не задохнулась под полом. Второй раз спас Немлер, направив подозрения в другую сторону. Но за ту ночь, которую она провела в ожидании машины из гестапо, у нее появилась седая прядь.
— Вот видишь? — Она откинула волосы, и я увидел над левым ухом белую волнистую дорожку.
Я провел рукой по ее волосам:
— Как след торпеды в темном море...
— Эта торпеда прошла мимо, но где-то уже нацеливаются другие. Теперь не страшно. Страшно было, что умру, а ты не узнаешь, как я тебя люблю.
— Почему же ты не написала мне тогда из Москвы?
— Я не хотела, чтобы моя любовь связывала тебя. И потом, перед отъездом я должна была исчезнуть — для всех.
— Лучше бы я не знал тебя совсем, Анни, не слышал твоего голоса, не видел света твоих глаз.
— Ты глупый, — сказала она. — Разве это не счастье — сидеть вот так рядом? А расставаться приходится всем, так или иначе. Другие живут вместе всю жизнь, а на самом деле они уже расстались давным-давно. — Она помолчала с минуту. — Рассказывай. Я хочу знать все о тебе.
Опять, как в землянке Веденеева, будто в поле оптического прибора, проходили мои скитания и бои, друзья и враги и мысли. Я рассказывал долго и устал. Временами лицо Анни начинало расплываться, меняться у меня перед глазами. Я останавливался. Она прикасалась к моей руке:
— Говори.
И снова я шел по своему курсу через гремящие широты сороковых годов. Иногда я слышал свой голос будто со стороны.
За окном потемнело. В дверь заглянула фрау Шведе с тарелками на подносе. Анни мотнула ей головой, и старушка исчезла.
Теперь я рассказывал о Южнобугске, о Бальдуре, о Кате и о ее могиле под липой на шоссе. Вдруг я увидел, что Анни плачет. Она не вытирала слез, и они катились, догоняя друг друга.
— Говори, говори!
Я дошел до встречи с Готфридом Динглингером. Теперь лицо Анни стало другим. Ни слез, ни грустной улыбки. Ее взгляд выражал только острый интерес к фактам, событиям, именам, имеющим прямое отношение к работе. Она сразу стала старше на десять лет, будто передо мной сидит уже не Анни, а ее сестра, кадровая разведчица. Радость встречи, любовь, которую она не могла и не хотела скрывать, — все ушло на второй план. Осталось главное — то, что все эти дни заполняло мое существование: Тегеран.
Приехал Немлер — усталый, встревоженный. Усики торчали совсем не фатовато, лицо посерело. Фрау Шведе принесла ужин.
— Да, — сказал Немлер. — Счастье, что вы нашли нас.
— Значит, завтра я еду в Лейпциг? — спросила Анни.
— Поедете. — Он посмотрел на нее грустно и ласково. — Вы понимаете, насколько опасно искать наших в неурочное время?
— Дело не в этом. Найду! — сказала Анни. — Но если я вызову подозрения, то поставлю под удар вас, Павел Иванович.
Он ковырял вилкой нетронутую тушеную капусту, долго думал.
— Понимаете, Штурманок, — объяснил он мне, — Марте придется действовать от моего имени. Она, надеюсь, выполнит задание, но может скомпрометировать меня. Это помешает закончить дело, которым занимаюсь сейчас. Речь идет о контрнаступлении немцев под Киевом. Значит, — сказал он уже самому себе, — все необходимо закончить раньше, на случай ареста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142