Рядом остановился автобус. Кондуктор провозгласил:
— Piata Ovidiu! Statie urmatoare — Catedrala!
Тут и дурак поймет: площадь Овидия, следующая — собор. По ходу автобуса, за углом, открылся грузный, пятиглавый собор. Мы быстро нашли закусочную, переулок и окно с зеркальцем. Я уже хотел постучать, но Голованов подтолкнул меня:
— Тихо! Смотри!
Длинноногий немец в черной фуражке вышел из машины у соседнего особнячка с балконом, заросшим плющом.
— Он! Вильке! Тот самый!
Мы прижались к стене, но Вильке не обратил на нас ни малейшего внимания. Ему открыли, и он вошел. Нам тоже открыли. Двое ребятишек выглядывали из-за спины худой женщины.
Я сбросил с плеч свой груз:
— Вот хороший баран, хозяйка!
Это был пароль. Из другой комнаты вышел румын, чернявый, быстроглазый и сутулый:
— Marinari rusi? Милости просим!

3
Серафимов сын, Степан, был не похож на русского. Видно, пошел в мать. По-русски он говорил неплохо. Оказалось, Степан отправляет отсюда уже не первого пленного. Он объяснил, что надо добираться до станции Меринка, где кончается румынская зона оккупации. В Меринке служит товарным кассиром некто Гущинский. Через него русских переправляют в партизанский отряд.
Значит, есть на Украине партизаны! Новые Котовские и Щорсы! Они, конечно, помогут перейти линию фронта. Мне и в голову не приходило тогда остаться у партизан. Мысль о возвращении на флот не покидала меня с первого момента плена.
О положении на фронтах Степан не мог сообщить ничего хорошего. Геббельс твердит по радио, что немцы видят в бинокль Московский Кремль, а 7 ноября фюрер будет принимать парад на Красной площади. Ленинград блокирован с моря и с суши. Украина, Белоруссия, Смоленщина тоже под немцем. Они уже заняли Крым и подходят к Севастополю.
Это было чудовищно. Сидя перед полными тарелками, мы не могли проглотить ни куска. Как же это случилось, что Гитлер так далеко забрался?!
Хозяйка улыбнулась, что-то сказала. Степан перевел:
— Марица говорит: надо кушать, а то не будет сил бить немцев. — Он добавил: — И нам они осточертели, вместе с Антонеску. Вся надежда на русских. Жить невозможно. Аресты. Дороговизна. Скоро не останется мужчин. Всех гонят в мясорубку.
После обеда нас уложили отдыхать. Казалось, не засну. Мысли как бестолковая волна на мелководье. Моряки ее зовут толчея. Пена, брызги, гребни завиваются, а глубины нет.
...Побег из «Дориды». Кремль — в бинокль... Немцы под Севастополем — с суши! Нелепица!.. А глубины все-таки нет! Как понять, осмыслить, проложить курс? Какое склонение компаса в районе Констанцы? Было остовое, два и восемь. А сейчас? Годичное увеличение — четыре минуты. Сколько прошло лет?
— Вставай!
Голованов тянул меня за руку. Солнце уже закатывалось. За окном потемнело, и только крест на соборе горел.
— Степан был на станции, — сказал Голованов. — Там что-то изменилось. Сегодня идет другой эшелон. Степанов приятель, машинист, возьмет тебя за кочегара. Двоих не может. Я — завтра. Встретимся в Меринке, у Гущинского.
Я не соглашался:
— Ты — лейтенант. Ты — нужнее. Поезжай, а я — завтра.
Тут он вскинулся:
— Раз я лейтенант, выполняй приказание. Вот роба паровозная, а нож отдай. — Он добавил спокойнее: — У меня — дело.
Какие у него могут быть дела в Констанце? Просто не хочет оставлять меня одного. А зачем нож?
Голованов взял тот самый нож, которым капо собирался его прирезать, и ушел. Стемнело. Сели пить желудевый кофе. Степан мрачно поглядывал на часы. Хозяйка убрала со стола. Голованов не появлялся. Теперь Степан шагал взад и вперед по комнате. Как бы извиняясь за подозрение, он спросил:
— Ты его хорошо знаешь?
— Смеешься?! Мой ближайший друг!
— Для чего, интересно, он меня расспрашивал про того немца, что ходит к своей полюбовнице?
— Какой полюбовнице? Какой немец?
— Да вот, в соседнем доме живет лавочница. Муж — в армии, а она спуталась с эсэсовцем.
Я вскочил. Так вот какие дела у Голованова!
— Степан! Что ты ему сказал? Скорей!
— Ничего особенного. Сказал: немца не знаю. Бабенка — порядочная дрянь. Живет одна. Прислуга уходит в шесть. Еще спрашивал про собак, про дворника. Ну, дворник бывает по утрам, собаки нет. Была там...
Я перебил его:
— Пошли! Погибнет Васька и вас погубит. Пошли!
— Куда?
— К той бабе! Скорей!
Степан не хотел идти и меня не пускал:
— Derbedei вы — не русские моряки! На какого беса он туда пошел? Luptatori de gunoi!
С улицы послышался нарастающий треск мотоциклов. Мы замерли. Мотоциклисты промчались мимо.
— В подвал — живо! — яростно шептал Степан.
В кухонное окно тихонько постучали. Это был Голованов.
— С Вильке — все! Баба его меня видела. Надо смываться.
Степан был в ярости. Он потребовал, чтобы Голованов немедленно шел с ним на станцию.
Вася уже не возражал, но пытался успокоить нас:
— Вильке не хватятся до утра. Баба связана правильно. Порядок морской!
Перед уходом Вася протянул мне пистолет «вальтер»:
— Держи, матрос! На этом пистоле — кровь наших, Шелагурова, может быть...
Теперь и Степан понял кое-что. Его гнев остыл, но тревога не улеглась:
— Погубишь ты нас всех, как щенков! Что ж лавочницу оставил?
— Не могу бабу убивать. Я ж не фашист. Ну, пошли! — Он вдруг поцеловал хозяйку, хлопнул меня по спине. — До Меринки! Не тушуйся, салага, делай, как я!
Он не случайно произнес свою любимую фразу. Потом остановился в дверях и добавил:
— Только не в этом смысле. Пусть твой «вальтер» до Меринки молчит. Только в крайнем случае. Это приказ. Повторите!
— Есть! До Меринки — только в крайнем случае.

4
Степан явился после полуночи. Он рассказал, что Голованов благополучно отбыл в качестве помощника машиниста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142