Я был ему нужен. Мои мускулы, мои глаза, мой немецкий язык. Что он хотел поручить мне? Может быть, я узнаю это, если найду тех, кому должен сообщить, что товарищ Степовой погиб, а я — Штурманок — передаю номер 3649...
Было около одиннадцати. Вот и прошел мой первый День Красной Армии в тылу врага. Сутки назад я поджег бикфордов шнур. И с этого момента все время бой. И так будет долго, очень долго. Может быть, до последней черты моей жизни, товарищ Степовой.

6
Мокрый снег слипался в хлопья на лету. По обочине дороги, изрезанной узорными оттисками шин, шел немецкий солдат в каске, с автоматом за спиной. Этим солдатом был я.
Уже в первый день пути я начал привыкать к новой роли. Немцы, проезжавшие на машинах, не обращали на меня внимания, крестьяне уступали дорогу.
Под вечер на окраине села я остановил военный грузовик, который вез мясо. Шофер не проявил никакого любопытства, и я взобрался в кузов высокого «бюсинга», где уже сидел солдат с чемоданом. Положив автомат на дно кузова, я скинул каску и вытащил из кармана точно такую же каскетку, какая была на новом попутчике.
Солдат оказался общительным. Он подвинулся, освобождая мне место между кабиной и морожеными тушами, и тут же сообщил, что его зовут, Аугуст Циммерих, что он служит в части, расположенной западнее Славуты, а сейчас направляется «нах фатерланд», в город Штеттин.
Аугуст болтал без умолку. Я отвечал односложно. Мне нужно было принять решение. Петро погиб. Значит, добираться на Караваевы Дачи бессмысленно. Никто за мной туда не придет. Но я должен сообщить на Большую землю, что Степовой погиб. Для этого надо связаться с партизанами. Где-то в двух-трех сотнях километров отсюда мой родной город Южнобугск. Но там меня может опознать первый встречный, да и есть ли там партизаны и как их найти? Значит, курс прежний, на Новоград-Волынск, в отряд Белобородова.
— Что ты нахохлился, как сова? — спросил Аугуст. — Едешь в город, фельдфебеля твоего здесь нет, а ты киснешь!
«В конце концов, от него можно получить кое-какие сведения», — подумал я.
Быстро темнело. Грузовик, не сбавляя хода, катился по мокрой дороге, мимо сел и хуторов. Теперь я сам поддерживал разговор, из которого узнал, что о партизанах здесь не слыхать, а позавчера взбунтовались заключенные в шталаге 4037-бис, перебили чуть ли не всю охрану и вырвались за проволоку. Аугуст, вместе с его тридцатым батальоном, участвовал в подавлении бунта. Пришлось задержаться на двое суток.
— Теперь самое время ехать в отпуск, — продолжал Циммерих. — Месяц назад русские взяли Ростов, но, только потеплеет, снова начнем наступать. Чего доброго, опять угодишь на передовую! Хорошо, хоть успею повидать ребятишек. Кое-что им везу. Свитерочки, ботиночки, правда бывшие в употреблении, но совсем как новые. А жене — браслетик. Золотой, массивный и сережки. Достал еще в Барановичах в одной жидовской квартире. Там были еще часы «таун-вотч» — изумительные, но их отобрал лейтенант. Всегда они забирают самое лучшее, — вздохнул он, — ничего не поделаешь. Сильный всегда прав!
Я представил себе, как он выдергивает серьги из ушей женщины. Может быть, он убил мать на глазах у детей, а потом снимал с них ботиночки, которые «совсем как новые».
К ночи взял морозец. Дорога стала скользкой. Мой попутчик опустил наушники своей «мютце». С обеих сторон лежала заснеженная степь. Вдали поблескивали огоньки. Загудел паровоз.
— Сейчас будет дорога вправо, к станции. Я схожу, — сказал Циммерих. — А ты едешь дальше?
— Нет, сойду, — сказал я, поднял автомат и с размаху ударил его прикладом что было сил. — Это — за браслетик. Это — за ботиночки! А это...
Я вытащил из его кармана бумажник. Там лежала солдатская книжка рядового тридцатого батальона, в которую был вложен отпускной билет. Кроме того, обнаружилось пятьдесят марок; — сумма довольно значительная. Не паршивые оккупационные марки, а рейхсмарки, имеющие хождение в Германии.
Отодрав от солдатской книжки фотографию, я положил бумажник в карман шинели, потом застучал кулаком по кабине:
— Стой! Мне сходить!
Чемодан я не взял. Шофер видел, что я садился без вещей.
— А где тот? — спросил шофер, когда я спрыгнул на дорогу.
— Напился! Спит! Просил не будить.
Шофер махнул рукой и захлопнул дверку.
Подойдя к станции Шепетовка, я закинул в кучу паровозного шлака автомат и каску. На слабо освещенном перроне солдат стерег ящики, сложенные у путей. Прошел поезд Ровно — Луцк, на котором Аугуст Циммерих собирался уехать в Германию. Мне нужно было в обратную сторону. В ожидании поезда я зашел в станционный буфет и сделал первую ошибку — сел в помещении для офицеров. Пришлось оставить недопитую чашку кофе и последовать за дежурным фельдфебелем в комендатуру.
Заспанный лейтенант взял у меня документы Циммериха. Он был возмущен, что я первым делом не явился за отметкой в комендатуру, А вдобавок нахально уселся за офицерский стол.
— Отпускник? А почему книжка без фотографии?
— Оторвалась, герр лейтенант!
— Какого черта вы не уехали поездом Ровно — Луцк?
— Ошибся поездом в темноте, герр лейтенант. К тому же у меня украли чемодан...
— Вы порядочный растяпа, — сказал он. — Посидите на гауптвахте, пока кто-нибудь из части не подтвердит вашу личность.
Попасться так глупо, так бездарно! Поперся в буфет, предъявил документ без фотографии! А что мне оставалось? Теперь поздно думать об этом. Надо бежать до того, как приедет человек из тридцатого батальона.
Дежурный комендант не спешил связываться с «моей частью», Прошло два дня. Меня кормили и вместе с другими проштрафившимися солдатами посылали грузить дрова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142