Просто карие девчачьи глаза, встревоженные и радостные.
Катя поправила одеяло, провела рукой по моей щеке, и я понял, что у меня отросла порядочная щетина. Та светловолосая, что мыла пол, принесла блюдце молочной каши. Катя накормила меня с ложечки, задернула занавеску и снова села рядом:
— Спи!
Так началась моя жизнь в поселке Караваевы Дачи, в доме Катиной тетки — Варвары Тепляковой.
Через несколько дней, когда мне стало получше, я узнал от Кати, что незадолго до того, как плотник принес меня сюда, приходил какой-то человек. Он спросил Штурманка, покачал головой и ушел. Кто он и откуда, человек не сказал. Передал Кате привет от Попенко и оставил немного денег в оккупационных марках. Видно, расставаясь с Попенко, Петро на всякий случай передал через него, чтобы меня искали на Караваевых Дачах.
Сколько же ошибок я сделал с тех пор! Понадеялся на собственное рассуждение, пошел к Новоград-Волынску, а двинулся бы сюда, как приказал Петро, и была бы у меня верная связь со своими. Придет ли еще тот человек? Видно, нужны мне не только смелость и находчивость, но и умение подчинить свою волю приказу.
Попенко выполнил приказ Петра, но о гибели его не знает никто, кроме меня. Не сбейся Карпуша с дороги в лесу, мы вырвались бы из капкана. Значит, приказ Петра остается в силе — передать нашим: Степовой погиб и выйти на связь с нашими через номер 3649. Только какой из меня сейчас боец? Одна обуза для женщин. Хоть бы плотник Герасим был здесь, и то легче.
Плотник не захотел остаться у Варвары. Прыгнул он из вагона удачно — поезд шел не быстро, — отделался несколькими ушибами. Убедившись, что Катя будет выхаживать меня, как родного, он ушел на следующую же ночь. Попросил у Варвары топор и кусок хлеба на дорогу. На прощание сказал: «Береги его, дочка! Это будет большой командир».
Не могу понять, откуда они взяли, что я командир? И бедный Левон так думал. Еще одна могила друга на моем пути. Когда Герасим нашел его на шпалах, Левон был уже мертв.
— Очень о нем жалел Герасим Иванович, — добавила она. — А на тебя смотрел, как на сына. Давно ты его знаешь?
— Давно, — сказал я. — Всю жизнь, как тебя.
Она не поняла, но не стала добиваться ясности. Ее занимало только одно: вылечить меня побыстрей. Она выполняла все обязанности сестры и санитарки. Не знаю, окажись я в центральном севастопольском госпитале на Павловском мысу, была ли бы у меня такая умная и неустанная сиделка.
Я долго не мог привыкнуть к тому, что девушка, вернее, девчонка с естественной простотой моет и перевязывает меня, меняет на мне белье и кормит с ложки.
Я попросил Катю побрить меня. Она взялась за это дело робко, но охотно. Я терпел и подбадривал ее:
— Очень хорошо! Как в парикмахерской на Большой Морской!
Через сорок минут Катя в отчаянии отложила бритву. Мыло на моих щеках стало розовым от порезов и соленым от ее слез. Тут появилась Варвара. Она взялась за дело уверенно, хоть и не особенно умело, и без лишних нежностей соскоблила мою щетину.
— Фу! Рыбу чистить легче! — сказала она, критически глядя на свою работу. — А вы, оказывается, совсем молоденький, только морщинки между бровями… и седина пробилась на висках.
Варвара всегда держала себя со мной сурово-весело, и я никак не мог понять, что у нее за характер. Катя говорила, что Варя работает в немецком магазине. Оттуда и продукты, потому что где их еще взять? На базаре цены немыслимые.
Катя мне рассказала, как в первый день, когда я был совсем плох и никак не приходил в сознание, Варвара решила отвезти меня в больницу. Пошла к коменданту и сказала ему, что возвратился с фронта ее муж. Был в окружении, совсем инвалид — руки, ноги переломаны, не говорит, не видит. Вот она и просит господина коменданта дать ей машину или подводу — отвезти мужа в больницу. Комендант хорошо знал красивую продавщицу. Он готов оказать ей услугу. Даст не только подводу, но и надежного солдата для сопровождения, а по дороге тот солдат избавит ее от мужа. Зачем ей возиться с инвалидом, молодой и красивой?
Варвара не расплакалась, не возмутилась. Просто сказала, что это ей не подходит. Она разыскала хирурга. Отдала ему золотые сережки. С помощью Варвары и Кати старичок обработал раны, наложил гипс, а потом приходил два раза в неделю.
В конце апреля сняли гипс и даже разрешили встать. Вцепившись в Катино плечо, я сделал первый трудный шаг. С трудом мы добрались до стола.
— Ну вот, Алешенька, ты и на ногах! — вздохнула Катя. — Через месяц будешь совсем здоров, только питаться надо получше.
Интересно знать, как питалась она сама? Все эти два месяца Катя спала около меня на раскладушке. Я не видел, ни как она ложилась, ни как вставала, потому что до поздней ночи она шила, а подымалась рано. Варвара нашла ей надомную работу — какие-то строчки-мережки, которые охотно покупали немцы. Платили они, конечно, ерунду, но все-таки добавка в семью, состоящую из двух женщин и мужчины-инвалида.
В этот день я впервые обедал за столом вместе с ними.
— У Кати есть для вас подарок, — сказала Варвара.
Она вынула из комода штурманский хронометр. Часы шли, как всегда, звонкими маленькими шагами. Сколько они прошли со мной разных мест! А ведь нет еще полугода с тех пор, как я получил их от Шелагурова в Констанце. Штурманские часы отсчитывали секунды с жестокой ясностью. Вот сижу за скатертью с двумя женщинами. Свет и тепло. Где Шелагуров? И Голованов? Петро подорвался последней гранатой. Владимир Антонович, Ферапонтов, Борис Шилов... И вот Левон — недавно... А я сижу за столом!
— Отчего вы помрачнели, Алеша? — В голосе Варвары не было веселой строгости. — Вспомнили что-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142