Сейчас, в минуту недомогания, Он ощутил себя как никогда одиноким — покинутым, обманутым, стертым… А ведь Он так торопился жить, страстно продвигаясь к цели и предвкушая с замиранием сердца, что вот-вот будет признан наконец и, купаясь в лучах собственной славы, станет великодушно дарить окружающим тепло и радость!.. В действительности все оказалось не так.
Теперь, в неполные свои тридцать пять, Он пришел к выводу, что в погоне за недостижимым растратил почти всего себя. Слава, лишь коснувшись своим невесомым крылом, ускользнула, оставив после себя обманчивую розовую дымку. Окружающие же не поняли и не простили Ему «вечного его желания отличиться». Когда Его покинула и женщина, обещавшая стать спутницей жизни и делить с ним все горести и радости, что-то вдруг сломалось внутри. Он пристрастился к спиртному, и опасная трясина медленно засосала его. Вино давало лишь временное облегчение, а отрезвление бывало страшно болезненным… Он чувствовал себя живым трупом, не нужным никому и, что ужаснее всего, самому себе…
Оправившись от внезапного недомогания, Он поднял голову и только тут заметил, что субъект в зеркале, который по идее должен был быть его отражением, не полулежит, как он, безвольно развалившись, а стоит, непринужденно облокотившись на спинку диванчика. «Это не я!» — лихорадочно пронеслось в голове. Он протер глаза и даже ущипнул себя, как это водится, чтобы убедиться, что не бредит. Но Отражение продолжало стоять в прежней позе, и лишь, как показалось ему, скривило губы в ироничную складку.
— Нет, это не я… — произнес Он вслух, резко оглянувшись назад — не стоит ли кто там?
— Верно, это не ты… Более того, отныне я твой антипод, — послышалось в ответ из зеркала. — Прости, но я страшно устал и отказываюсь далее служить тебе.
— Ты чего?! Присядь, успокойся, — не сразу Он пришел в себя. — Ты же всегда был таким тихим и послушным.
Отражение усмехнулось, не скрывая презрения и отвращения:
— Что ты прокис? Встань, встряхнись, предприми что-нибудь… Фу, глядеть на тебя тошно!
— Да пошел ты — тоже мне советчик! — Он решил показать, что не боится странного субъекта (да и было бы нелепо и глупо пугаться собственного отражения).
Отражение надменно вытянулось:
— Ты ли это? Я поражаюсь твоей апатии и безволию… А помнишь каким самонадеянным, твердым и целеустремленным был? Как отстаивал свою правду и вопреки всему стремился оставаться самим собой?.. Да, за это тебя часто били. Но как я тогда, весь помятый и в синяках, гордился и восхищался тобой!
— И что же? Армия врагов и тайных недоброжелателей день ото дня росла. Черная зависть и ненависть горели в их сердцах, они с упоением ждали минуты, когда я поскользнусь наконец, споткнусь и упаду, чтобы позлорадствовать вдоволь, почитать нравоучений о том, что я не так понимаю жизнь и неправильно живу… С годами становилось все труднее бороться с ними, и я, пусть и запоздало, сделал для себя одно открытие — не надо суетиться и пытаться обогнать всех. Себя-то не обойдешь! А будешь очень спешить, наоборот, отстанешь от всех: не лавров победителя удостоишься, а окажешься в полной изоляции — ведь люди не прощают успехов ближнему своему. И тогда придется бежать обратно к ним, «обойденным» тобою, и сдаться им на милость…
— Но ведь и теперь ты в полном одиночестве, — Отражение не сдавалось. — От тебя отвернулись все друзья и женщина, которая любила тебя. Это теперь ты даешь повод потешаться над своей слабостью. Ты напоминаешь страуса, прячущего в минуту опасности голову в песок и оголяющего тылы…
Он тяжело отдышался, поерзал на своем ложе, пытаясь удобнее устроиться. Затем последовала настоящая тирада…
— Друг мой, для того, чтобы человеческое стадо признало тебя, нужно всячески потакать ему и лицемерить. Унижаться перед сильными, чтобы не затоптали они тебя и «терпеть» слабых, чтобы не озлобились на тебя и не ставили исподтишка палок в колеса. Только так можно выжить и преуспеть. Но ради чего, спрашивается?.. Ведь сама жизнь — бессмысленная борьба с предсказуемым и одинаковым для всех финалом.
Вот потому я и лег в дрейф… Что касается друзей, то они суетливы и причиняют одни неудобства. Многие искали со мной дружбы большей частью из корысти. Ведь дружба обычно — подсознательный расчет, а бескорыстный друг — уникальная редкость в природе… И женщина, которую ты имеешь в виду, любила меня, как это ни горько сознавать, из себялюбия и честолюбия. Она рассчитывала, уцепившись за меня, въехать в светлое и обеспеченное будущее. Но когда поняла, что я не птица высокого полета, не орел, а всего лишь «белая ворона», ушла без оглядки.
Упорхнула… А я, дурак, любил ее по-настоящему, как мог…
— И что теперь, философ, ты доволен своей изолированностью от всех и всего, или и теперь хочешь всего-навсего отличиться?.. Понимаю, у тебя критический период — психологи называют твой возраст переходным: «кризис среднего возраста» и все такое… Но ведь для большинства — это этап для перехода в новое качество, трамплин для взлета. Многие выходят из него окрепшими и умудренными. Ты же трусливо бежишь от жизни…
— Все мы одиноки в этом мире, и каждый в свое время приходит к пониманию этого.
Кого-то такое открытие вышибает из колеи, а кто-то воспринимает его как некое избавление. Согласись, противостоять звериному напору толпы можно только самоизоляцией…
— Не рано ли хоронишь себя? Оглянись вокруг — многие добиваются своего, беря от жизни то, что им нужно. Чем ты хуже других? Ты притворяешься, а внутри тебя снедает чувство обиды и бессилия — мне ли, твоему отражению, не знать этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41