— Все уже отбомбились. Мы одни… Нас атакуют! Нас атакуют!
Я хорошо знаю, что это значит, особенно, если к хвосту самолета пристроился вражеский истребитель. Теперь не зевай. А если растеряешься, промедлишь — будешь сбит. И я уже не думаю об аварийном сбрасывании — не до него.
Маневрируя, бросая самолет из стороны в стороны, ухожу из-под прицельного огня. Отчетливо слышу стрекот пулемета Кирьянова. Значит, «мессершмитт» продолжает нападение. Упрямый попался фашист. Я снова бросаю самолет из стороны в сторону. А Саша строчит и строчит! Отбив атаки истребителя, беру курс на свой аэродром.
На душе радостно. Хочется перекинуться с кем-нибудь словом, разрядить возбуждение. И я кричу Кирьянову:
— Ну как, Саша, жив?
— Все в порядке, товарищ командир, — бодро докладывает стрелок.
— Нас взять не так просто!
— Маневр был что надо. Спасибо.
— И тебе спасибо. Патроны небось все расстрелял?
— Самая малость осталась.
Сели, зарулили на свою стоянку. Как ни в чем не бывало ведем разговор с Кирьяновым.
— А крыло, гад, он все-таки нам попортил. Смотри, сколько дыр пробил?
— Залатают, — успокаиваю Кирьянова.
— Все равно жалко — совсем новое…
Вдруг слышу возбужденный шепот техников. Спрашиваю:
— Что там у вас? Молчание.
— Вы что, оглохли?
— Товарищ командир, вы бомбы сбросили?
— Сбросил, а что?
— Посмотрите!
Чувствую, как по спине бегут мурашки, на лбу выступи холодный пот. Гляжу на Кирьянова — он бледен. Стоим ошарашенные, слова сказать не можем. Оказывается, электросбрасыватель не сработал и бомбы остались на месте. Выходит, мы целых полчаса сидели на «пороховой бочке».
Я на секунду представил, что могло случиться. Взрыв мог произойти также и при посадке. Известно, что сажать самолет с подвешенными бомбами запрещено.
Наконец ко мне возвращается способность говорить, и я спрашиваю:
— Висят, значит?
— Висят. Полюбуйтесь.
Впоследствии, когда я уже командовал эскадрильей, а затем стал штурманом полка, всегда рассказывал подчиненным об этом случае для «узелка» на память.
Молва о посадке с бомбами облетела весь полк. Узнала о том и Галя. Встретившись со мной вечером, печально покачала головой и укоризненно сказала:
— Как же так, Муса? Ведь мы могли сегодня уже не увидеться больше.
Мне стало стыдно. Как это я забыл продублировать сброс? Не должен я допускать такие оплошности: в полку каждая машина на счету. Да и жизнь свою подвергать такой опасности глупо.
Я мог оправдываться перед командиром эскадрильи, перед техниками, перед самим собой, наконец, но перед Галей я оправдываться не мог. Она каждый день живет в тревоге, и всякий раз, когда заставляю ее лишний раз волноваться, я чувствую перед ней большую вину. Вот как сейчас, например.
— Так уж получилось, — говорю я. — Но обещаю, что больше такого не будет.
Галя вскинула на меня темные, полные слез глаза и торопливо кивнула.
— Только ты, пожалуйста…
Я не дал ей закончить, взял под руку, и мы не спеша пошли вдоль деревни.
У ворот дома, где она временно проживала с подругами, мы остановились. Летом мы посидели бы на лавочке, а сейчас сырой осенний холод пробирает до костей.
— У тебя ноги в сапогах совсем застыли, кашлять будешь. Иди. Завтра встретимся, — говорю я.
А она как-то особенно задумчива. Ей хочется что-то сказать. Я замечаю это и прихожу к ней на помощь.
— Ты что-то скрываешь от меня, Галя?
— Нет, нет… Хотя… Я давно хотела тебе сказать? Она начинает внимательно рассматривать свои рукавички.
— Я давно хотела сказать, Муса.
— Ну, ну, говори.
— Только ты, пожалуйста, не сердись!
— О чем ты хочешь сказать?
— Я давно думаю, может быть, нам лучше расстаться?
— Ты этого желаешь?
— Не во мне дело.
— А в ком?
— В ком, в ком.., как маленький. Неужели ничего не видишь?
— А что я должен видеть?
— Летчики подсмеиваются. Некоторые приставать с вопросами стали.
— Кто?
— Ну, хотя бы инженер полка.
— Что ему надо?
Не пойму; в шутку или всерьез, но упрекает… Инженер полка Григорий Иванович Суглобов, Галин начальник, не раз говорил мне:
— Ох, Гареев, Гареев! Сбиваешь с пути истинного моих подчиненных. Смотри — женю!
— Я бы рад…
— Рад, рад… Знаю я вас, ухарей! Ходит, ходит, а потом, глядишь, и «подарочек». Куда она с ним пойдет, в войну-то?
— Да что вы, Григорий Иванович! Разве можно!
— То-то! Женился бы лучше. Вон Павлов — раз, два и свадьба!
Инженер Суглобов был добрым и порядочным человеком. Конечно, над Галей он подшучивает, как и надо мной.
Галя смотрит на меня вопросительно. И я решился на то, к чему готовился уже не один месяц.
— Завтра пойду к командиру полка.
— Зачем?
— За разрешением на свадьбу.
— Что ты, Муса! Не разрешит! — тихо сказала она.
— Разрешит. Павлов женился? А я что, хуже? Пойдем завтра вместе.
— Что ты, что ты! Иди один, я боюсь… Это уже было согласие. А разрешения командира полка я добьюсь.
На следующее утро мы пошли к полковому. Спрятавшись за самолетами, Галя осталась ждать моего возвращения, а я решительно направился к землянке командира полка. К моему счастью, он в этот момент зачем-то вышел на улицу. Я — к нему.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Слушаю тебя, Гареев.
— Хочу жениться. Дайте разрешение!..
— Жениться?
— Так точно!
— Недавно Павлов женился, теперь тебя потянуло. А воевать кто будет?
— Мы, товарищ майор!
— Какой ты летчик, если обзаведешься женой? Полетишь, а думать о чем или о ком будешь?
— Как лучше выполнить приказ, товарищ майор! Полковой задумался, вздохнул и недовольно сказал:
— Война, а тут хоть ясли открывай. На ком хоть жениться собираешься?
— На укладчице парашютов Галине Мигуновой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71