А профессор свалил за границу. Позвали его. А именно он должен был делать мне операцию. И удрал за границу. Сделал бы мне эту хренову операцию и ехал бы к своим пиндосам. Ненавижу.
Теперь вот академик…
Я встал, накинул халат и, придерживаясь стены, побрел в туалет. Считаю шаги. Поворот, потом еще один, несколько шагов, толкаю дверь, по запаху определяю – туалет.
Так же медленно возвращаюсь в палату. Ложусь. Мне тоскливо. Очень тоскливо. Аккуратно обходя чужие койки, укладываюсь на свою, укрываюсь с головой.
Это привычка, ночью свет бьет в глаза в казарме, и так теплее. А сейчас хочется побыть одному.
Завтрак? К черту!
Я изображаю, что сплю, а у самого из незрячих глаз текут слезы. Я устал жить в темноте.
Через час обход, потом перевязка, я снова потрогаю аккуратно свою кожу, которая провисает над мозгом, потом обед, тихий час, ужин, укол, отбой. Я жду отбоя, тогда я буду спать и буду видеть. Хотя бы во сне я вижу.
Так пройдет неделя, потом академик скажет, что делать, и что будет со мной дальше. И будет ли у меня свет в конце тоннеля. Я устал.
Прости, Виктор…
В феврале 1997 года меня вызвало командование и сообщило, что я еду в командировку в Москву. Дела служебные у меня должны были занять день, а командировка была выписана на три дня.
Мужиков, с которыми я служил, встречался по службе, в Москве служило немало.
Я подготовился к командировке основательно. Подарки подготовил для командиров московских – рыбка малосоленая, орешки кедровые, ягода…
Для друзей своих московских тоже немного. Всем сестрам по серьгам.
Позвонил, чтобы ждали.
Первым в списке моих посещений, после официальной части, был Виктор Волков.
В Грозном, в январе 1995 года он был в соседней части. И когда мы пробивались на выручку остатков нашего танкового батальона, который засел в руинах республиканской больницы, наши «соседи» прикрывали нас с Севера от духов.
Витя Волков был ответственным за организацию взаимодействия от своей части, а я – от своей.
Вот тогда и познакомились…
Когда мы выбили «чехов» от больницы, Волков заорал по станции, призывая нас на помощь своему полку.
Духи обошли их с Запада и взяли в «клещи», молотили и с Севера и с Запада.
Мы силами полутора батальонов помогли им вырваться.
Так что обязаны жизнями друг другу, и то, что мы слаженно сработали, спасло немало солдатских и офицерских жизней в обоих частях.
Когда наступило затишье, мы познакомились поближе и выпили немало трофейного коньяка, который я добыл на коньячном заводе Грозного. Обменялись адресами.
Изредка переписывались, поздравляли друг друга с праздниками, звали в гости.
Виктор в 1996году поступил в Академию. Перевез семью в Москву, жил в офицерском общежитии.
Все я это вспоминал, пока отлеживал бока на верхней полке купейного вагона фирменного поезда «Енисей» сообщением «Красноярск-Москва».
Лежишь на полке и вспоминаешь то, что было. Хорошо вспоминать о войне, когда тебя мерно укачивает вагон, и ты даже не веришь, что все это было с тобой. И ты, и ты твои товарищи смогли выстоять.
В жизни вроде обычные люди, таких миллионы на Земле, а поди-ка, выжили, и выполнили поставленную задачу. Правда, потом, как оказалось, эта выполненная задача и погибшие пацаны восемнадцати-двадцати лет нахрен никому не нужны, – в августе 1996 года подписана капитуляция.
Но кто же знал, что так все получится, тогда, в холодном и кровавом январе 1995 года?..
Выезжал из Красноярска в тридцатиградусный мороз, а приехал в Москву – пять градусов со знаком минус.
В первопрестольной военные зимой ходят в фуражках, мода у них такая. Чтобы не выглядеть белой вороной, шапку убираю в сумку, на голову фуражку; жаль, что не ходят в Москве в бушлатах, а лишь в шинелях да куртках, которые в Сибири только командиры частей носят, до остальных не доходят.
Ну, все, Столица. Держись! Три дня пьянства, которые тебя потрясут! Я приехал! Вперед!
Служебные дела я решил быстро. Подношения сделали свое дело: все подписи и печати на нужных бумагах проставлены. Отметка в командировочном удостоверении с открытой датой. Билеты куплены на послезавтра, я свободен, как ветер в поле!
В гостинице помылся, побрился, и в магазин. Пару шоколадок двум сорванцам Виктора, торт, водка своя – красноярская, такой здесь нет, так, что еще? Ага! Полбатона колбасы, пару банок рыбных консервов, чтобы не быть у студентов нахлебником.
Обычное офицерское общежитие. Сам жил во многих подобных. Виктору повезло, он занимал целый блок. Две комнаты, с маленьким коридорчиком, в котором налево – кладовочка – раздевалка, направо – туалет, совмещенный с душем и ножной ванной. Там же в коридоре и кухня. Плитка электрическая, стол, полка с посудой.
Левая комната – спальня и столовая, правая комната – детская. Так как у Виктора двое ребятишек, то и дали ему отдельный блок. У кого один – ютятся в одной комнате. А холостяки, или кто приехал без семьи, живут по четыре-шесть человек в таком блоке.
Слово «блок» преследует военных всю службу. Блок-пост, блок. И прочее…
Дверь отрыли пацаны. Старшему – семь, младшему – четыре. Следом – Виктор. Пацаны окружили меня, младший дергал за штанину, задрав голову вверх, спрашивал:
– А вы кто? А вы кто?
– Дядя Слава, – представился.
Раздал мальчишкам шоколадки, жене – торт. Огляделся.
Казенная мебель пестрела инвентарными номерами. Как всегда, они были написаны белой краской жирно и на самом видном месте, так проще проводить инвентаризацию.
Человеку непривыкшему это поначалу режет глаза, а потом ничего, привыкаешь и не замечаешь, что они вообще есть.
Я начал доставать принесенные припасы, но Виктор остановил меня.
1 2 3 4 5 6 7 8