Чубарь еще раз взглянул на дорогу, что пролегла у подножья волотовки, и, упираясь каблуками в твердый грунт, начал спускаться вниз, чтобы присоединиться к красноармейцам.
Тем временем у моста между Шпакевичем и Холодиловым продолжался разговор.
— Сейчас где-то грохнет! — с восхищением сказал Шпакевич.
— Если долетит, — усомнился Холодилов. Подошел Чубарь, Шпакевич и ему сказал:
— Полетел наш! Сейчас где-то грохнет!
Но не успел скрыться бомбовоз, как в той стороне послышались короткие очереди, будто кто-то вспарывал мокрое полотно.
— Ну вот, я же говорил, если успеет долететь! — без особой уверенности в своей правоте сказал Холодилов.
Очевидно, вблизи Крутогорья завязывался воздушный бой.
Холодилов не выдержал, побежал на волотовку посмотреть.
Кончилось тем, что сильный взрыв вдруг потряс все окрест, и в небо взметнулся черный столб дыма. Столб этот сперва рос вверх, потом вдруг заклубился, образуя огромный огненный шар, который постепенно ширился, заслонял желто-белым, соломенным дымом небо на северо-востоке.
На Шпакевича все это — и сбитый бомбовоз, и неожиданный пожар — подействовало угнетающе. Чубарь видел, как заходили у него на хмуром лице желваки. Шпакевич, как и Холодилов, отступал от западной границы, но привыкнуть к пожарам не мог, так же как не мог спокойно смотреть на убитых, жалость в нем всегда усиливалась чувством досады и беспомощности…
— Собственно, нам необязательно оставаться тут дальше, — вдруг решительно, с какой-то не знакомой еще Чубарю жесткостью в голосе сказал Шпакевич. — Сейчас вот взорвем мост и айда.
— Дотемна можно еще успеть на ту сторону, — будто подзадорил Шпакевича Чубарь, показав при этом на лес, черневший за Беседью.
Незаметно подошел Холодилов.
— И кто их, этих бомбардировщиков, пускает одних, без прикрытия? — пожалел он вслух.
— Что там загорелось? — спросил Шпакевич.
— Какая-то деревня.
— Может, Крутогорье?
— Нет, это ближе, — сказал Холодилов. — Сволочи, сбили над самой деревней. Два «мессера». Даже отрулить не дали. Теперь вот пожар. Горят избы. А летчик не успел выскочить. Низко летел. Кому-то снова сегодня нехороший сон приснится…
— Мы тут с товарищем Чубарем решили: надо взрывать мост.
— А я о чем тебе все время толкую? — склонил набок голову Холодилов.
— Все равно, — не обращая внимания на укоризненное замечание, продолжал Шпакевич, — немцы до утра не попрутся сюда. У них, должно быть, ночлег.
— Н-да, воюют фашисты с комфортом, — сплюнул Холодилов. — Все по расписанию. Обед, сон… Хотел вот какой-то чудак напугать к ночи, так и то не удалось!..
Красноармейцы постояли еще немного, словно скорбя, а затем двинулись к шалашику. Чубарь решил не отставать от них. В шалашике на увядшей траве лежали две красноармейские шинели и винтовка, видно, Шпакевича, так как Холодилов свою все это время носил при себе. Шпакевич сел на корточки, начал выбирать из шалашика вещи. Вот он подал Холодилову какой-то ящик. То была взрывмашина. Чубарь понял это, когда увидел, что от нее к мосту шел вдоль берега Деряжни черный шнур. Холодилов тут же достал из кармана ручку, приладил к ящику, сразу вспыхнула красная лампочка. Можно было производить взрыв. Шпакевич приказал всем спрятаться под обрывом, куда не могли долететь обломки, хотя заряд под средней опорой моста они положили небольшой. Холодилов прихватил с собой и взрывмашину. Некоторое время Холодилов и Чубарь ждали под обрывом Шпакевича, тот почему-то задерживался возле шалашика. Холодилов сказал вдруг с сожалением:
— Напрасно спешим. Можно было бы сходить еще на ночь в деревню. К молодицам.
— Ну, времени для этого было достаточно, — засмеялся Чубарь.
— Разрешения ждали, — пошутил Холодилов. — От местного начальства — справку, заверенную печатью.
— Моя печать на белоглиновских молодиц, наверное, не подействует, — сказал Чубарь. — Тут не мое хозяйство.
— Тогда, может, на девок? — не переставал балагурить Холодилов.
— На девок тоже.
— Это они напрасно, — усмехнулся Холодилов. — Все равно немцы попортят. И без справок, и без печатей.
Чубарь с подчеркнутым интересом вдруг глянул на Холодилова, спросил:
— А у тебя семья есть?
— Нет, я холостой.
— А батька с матерью?
— Родители есть.
— Мне Шпакевич говорил, что ты сибиряк.
— Не совсем чтобы сибиряк, однако же…
— До вас далеко еще…
— Далеко.
Они замолчали. Холодилов почувствовал укор в словах Чубаря, который неожиданно перевел его шутливый разговор на вещи, всегда заставлявшие умолкать и задумываться самых отчаянных трепачей.
Наконец к ним спрыгнул Шпакевич. Подошвы его сапог глубоко вмялись в намытый песок на берегу, и следы, которые отпечатались у реки, начали наполняться водой, сочившейся снизу. Шпакевич опустился на колени, обхватил обоих за плечи, будто хотел столкнуть лбами, и зашептал Холодилову на ухо:
— Крути, брат!
Холодилов поставил взрывмашину на ракитовый корень, что локтем торчал из обрыва, забеспокоился:
— А там, на мосту, никого нет? Может, зевака какой вышел?
— Кого теперь понесет! — сказал Шпакевич. — А коли немцы, так сам бог велел!
Чубарь привстал, посмотрел на мост.
— Кажется, никого…
— Ну, машиночка, не подведи! — Холодилов потер руки. В ожидании взрыва Чубарь втянул голову в плечи — дело это для него было непривычное, и потому даже захолонуло внутри.
Холодилов повернул ручку. Но взрыва не последовало. Обеспокоенные красноармейцы переглянулись, в глазах у каждого было недоумение. Шпакевич кивнул головой, показывая, давай, мол, еще. Холодилов снова повернул ручку. И на этот раз не последовало взрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102