— А почему бы, Микита, и в самом деле не позвать нам Силантия? Параска сходила б за ним. — И обратился к жене: — Как, Параска?
Хозяйка и тут даже бровью не повела, послушно накинула на голову большой платок и, поглядевшись в зеркало, висевшее на оклеенной обоями стене, вышла из хаты;. Браво-Животовский показал гостям на табуреты:
— Рассаживайтесь!
Винтовку он повесил перед тем на гвоздь в простенке между окнами, выходившими во двор.
— Что это, «кустовка»? — спросил он Микиту, беря обеими руками пузатую бутыль.
— Спирт!
— От спирта тут мало чего осталось уже, следовательно, — зло пошутил Роман Семочкин.
Браво-Животовский посмотрел на обоих.
— Ничего, — подмигнул он Дранице, — булькает, как настоящий.
Тогда Микита оскалил зубы, поворачиваясь к Роману (Семочкину:
— А ты не пей, раз так считаешь! Браво-Животовский еще на дворе почувствовал, что между Драницей и Романом будто черная кошка пробежала, потому и попытался поймать ее за невидимый хвост.
— Что-то вы, как колхозные петухи, — засмеялся он, — лучше давайте выпьем, пока клевать один другого не начади.
Он показал руками на полные стаканы, а затем, точно спохватившись, перенес один, четвертый по счету, через весь стол, осторожно, чтобы не пролить, и поставил перед Рахимом. Но тот не принял угощения. Отмахнулся. Глаза его при этом загорелись злостью. Браво-Животовский в растерянности даже вскинул брови.
— Ты его не трогай, — сказал Роман. — У него с этим… — И помахал перед собою рукой.
Браво-Животовский взял со стола свой стакан.
— Нам больше достанется, — хмуро заметил он.
— Гы-гы-гы, — затряс головой Микита Драница.
— Ну, выпили, — сказал хозяин.
Но Роман Семочкин будто не слышал приглашения.
— Ты, ухоед, дюже не строй из себя тут, — пригрозил он Дранице. — Рахим вот не пьет, так не посмотрит, следовательно, что спирт твой.
— Видно, дешево он обходится тебе, раз не пьет? — почти в упор, пронизывающим взглядом уставился на Романа Браво-Животовский.
— Не столько мне, сколько Адольфу, следовательно, — пошутил тот.
— Ну-ну, — кивнул головой Браво-Животовский. — Выпили.
Микита Драница не мог простить Семочкину «ухоеда» и потому, легко опорожнив стакан, попрекнул односельчанина:
— А ты б не сидел на чердаке да тоже с ведром сбегал бы в Белынковичи. Глядишь, и твоего спирта отведали б теперь. Может, и Рахим твой не утерпел бы тогда.
Но именно этим Драница, оказалось, дал большой козырь Роману Семочкину.
— Что ты мелешь? — с презрительной гримасой произнес тот. — Откуда тебе известно все? Антон вон тоже сидел на чердаке, так и ему скажешь?..
Роман даже предположить не мог, что Браво-Животовскому не понравится его заступничество. Перестав хрустеть огурцом, тот неожиданно принялся втолковывать такому же, как и он сам, дезертиру:
— Ты, Роман, говори, да меру знай. Нечего меня ставить на одну доску с собой. И вообще, что у вас сегодня за перебранка? Разве мы не собирались о делах поговорить?
— С ним поговоришь, с этим шпиком! — обиженно буркнул Роман Семочкин.
Браво-Животовский передернул плечами.
— Вот видишь!..
— Так, может, еще и не знаешь тогда? — вскипел Роман.
— Чего не знаю?
— Да о том, что Микита твой, следовательно, может, и на тебя доносил в район?
— Кому? — поморщился Браво-Животовский и перевел взгляд на понурившегося Драницу.
— Нехай сам скажет! — уже чуть ли не торжествующе закричал Роман Семочкин.
— На кого ты писал и кому? — спросил у Микиты Браво-Животовский.
Драница беспомощно огрызнулся: — Не бойся, на тебя я никому не писал!
— А на кого же? — Браво-Животовский напрасно ждал ответа. — Ну, хоро-о-ошо-о, — словно выдохнул он нутряным голосом. — Сейчас вот выпьем еще по одной, а потом уж ты, Микита Лексеевич, все по порядочку и расскажешь!
— Вот-вот! — не переставал науськивать Роман Семочкин. Браво-Животовский снова взялся наполнять стаканы. Но руки его почему-то теперь были не такие послушные, как раньше, и спирт из широкого горла бутыли выплескивался на скатерть.
Драница ловил здоровым ухом бульканье жидкости, а сам мучительно думал, что так некстати затеял спор с болтливым и злым человеком; сперва они довольствовались одними обоюдными насмешками, а потом дело дошло до явной неприязни, и вот наконец Роман напомнил за столом о торбе с письмами. Недаром в Веремейках говорят, лучше с Мелешонком потерять, чем с Романом Семочкиным найти то же самое. Но разговора с Браво-Животовским, который должен был произойти, Миките не следовало бояться. Перед Браво-Животовским он был не виноват. Микита не писал на него, так как Браво-Животовский в Веремейках никогда не привлекал к себе внимания и потому никому не был нужен. Другое дело Зазыба, Чубарь, председатель сельсовета Егор Пилипчиков, директор семилетки Бутрима, даже участковый Милиционер Левшов. А этот!.. И тем не менее Драницу привели в замешательство слова Романа Семочкина про шпика — до смерти не хотелось, чтобы теперь, в присутствии полицейских, начался разговор о торбе и ее содержимом… Ну, пускай бы случился подобный разговор с одним Браво-Животовским, это еще куда ни шло, так как Браво-Животовский, в конце концов, свой, деревенский, человек, поймет. А вот зачем было болтать при этом недотепе Рахиме? Вместе с тем не мог он простить и себе, зачем закопал торбу с письмами в огороде, будто ей и в самом деле не нашлось другого места…
Да только напрасно Драница дрожал — разговора про злосчастную торбу между ним и Браво-Животовским не произошло: вдруг скрипнула дверь, и в хату вместе с Параской вошел Силка Хрупчик. Хотя его и ждали тут, однако никто не рассчитывал, что можно так быстро прийти с другого конца деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102