Викинг не встал, остался сидеть в углу, бормоча злые посулы. Я их уже на память знал, а Эрик, видать, нет, потому что, едва расслышав, резко заявил, ткнув пальцем в уже изрядно струсившего хирдманна:
– Ты пойдешь впереди всех, и первая стрела будет твоей.
Тут и до Аскольда дошло – не в гости идем, сползла с безусого лица беззаботная улыбка.
Они все поняли и к завтрашнему утру решат, каким будет ответ Князю. Больше мне нечего было делать в дружинной избе, да и Эрику тоже. Он вышел в завывающую пургу, а я, перед тем как шагнуть следом, еще успел услышать за спиной шепот Гундрольфа:
– Ты поплатишься, ньяр! Поплатишься!
Беляна проплакала всю ночь. За два года она научилась плакать беззвучно и бесслезно, а мне легче было бы услышать от нее обычные женские стенания. Страшно и больно было видеть ее согнувшейся, постаревшей, с сухими, словно воспаленными глазами на мертвенно белом лице. Тщетно я убеждал ее в необходимости разлуки, тщетно обещал вскоре воротиться, и даже разумные речи о том, что вой не может вечно сидеть под подолом у жены, на нее не действовали – ни слезинки не проронила, затаив в себе сжигающую тоску. А наутро пришел Свавильд:
– Мы решили. Идешь ты – идем и мы.
– Куда это ты собрался? – удивился Бегун.
– В Люболяды. – Я не хотел рассказывать ему о просьбе Эрика. К чему друзей волновать, и без того уж намаялись.
– Без нас? – еще больше удивился Бегун.
Ну как ему, неразумному, втолковать, что на бранное дело идем да на подлое – из-за Княжьего слова кровь словенскую проливать. Не поймет ведь, даже если все растолкую. А Лис без объяснений понял, встал передо мной:
– Ты изменился. Теперь ты действительно больше Олег, чем Славен. Урман своих берешь, а нас – опасаешься! Когда-то ты верил нам, что же случилось теперь? Может, пришла вместе с чужим именем в твое тело чужая душа? Кто ты? Олег или Славен?
– Погоди, – осадил брата Медведь и повернулся ко мне. – И ты не увиливай. Объясни, в чем дело.
Легко требовать объяснений. Только как их дать? Свавильд негромко кашлянул, напоминая о себе.
– Ступай к Эрику, передай ему решение хирда, – сказал я викингу.
Он, довольный тем, что может не присутствовать при тягостных разборках меж родичами, быстро исчез за дверью. Медведь все смотрел на меня – ждал объяснений. Я открыл было рот, но ничего не успел сказать, услышал ровный голос Беляны:
– Тебе, Медведь, крови мало? Повоевать хочешь? А коли со своими? Не отступишь, не помешаешь?
– Со своими… – охотник озадаченно потер затылок.
– Он за данью идет. С Эриком. – Беляна, громыхая, переставила какие-то горшки, закончила: – С мечом идет. К словенам…
Вот так – коротко и ясно. Братья вылупили глаза на Беляну, а я только и мог, что возносить хвалу ее выдержке и благоразумию.
– Я тоже пойду! – уперся Бегун.
– Дурак! – рявкнул Медведь. – Не поднимется у тебя рука на своих! Сиди дома да помалкивай!
– Славен, может, все-таки… – сникая, попросил Бегун.
Ах, какая боль терзала душу, какая ненависть ко всему этому жестокому миру, когда, накинув телогрею, рванулся от просящих глаз на двор, выкрикнул:
– Олег! Я – Олег!
В метель да мороз по двору недолго погуляешь, а в теплом хлеву всегда укромное место сыщется. В любую стужу согреет бессловесная скотина, разделит боль, глядя усталыми, уже давно познавшими жестокость жизни, глазами.
Дворовый пес Пусток, прозванный так за свою лень и неспособность к охоте, испуганно сжался в комок и зарычал на скрипнувшую дверь хлева, но, распознав во мне старого знакомца, преданно завилял пушистым хвостом и, словно все понимая, лизнул руку шершавым языком.
– Они не обиделись на тебя.
Я поднял голову. Растирая снегом покрасневшие от мороза руки, надо мной стояла Беляна:
– Они все понимают и, поверь, любят тебя ничуть не меньше, чем прежде.
– До каких пор? Пока еще помнят старое? Пока надеются увидеть прежнего Славена?
– Нет. Пока ты не предашь их. – Беляна вздохнула, опустилась рядом, поправляя съехавшую с моего плеча телогрею. Только теперь я заметил, что была она без шубы, лишь в домашней одежке… Побежала за мной, не вспомнила даже о холоде… Я перекинул телогрею на нее. Она благодарно улыбнулась и продолжила: – Они знают, как тебе нелегко. Знают, что если ты идешь с мечом на своих, значит, так нужно. Знают, что только ты сможешь разобраться по справедливости меж словенами и варяжским Князем. Все знают… Просто им обидно. Потом обида уйдет, останется понимание.
Я не отрываясь смотрел на ее шевелящиеся губы. Что сделал я в своей жизни, чем заслужил ее любовь?
– Если бы они хотели идти с тобой, думаешь, ты мог бы их удержать? – Она весело тряхнула головой, словно сбрасывая тягостные думы: – Нет, им здесь нравится. Медведю по вкусу Княжий стол, Лису – новоградские девки, а Бегуну – слава лучшего песенника…
– А тебе?
Она не поняла, нахмурилась.
– Что нравится здесь тебе? Ты умеешь биться и не боишься крови. Что держит тебя?
Я впервые видел ее такой смущенной. Она покраснела и превратилась в обыкновенную робкую женщину, совсем не похожую на мою Беляну. Она скрывала что-то, но что?
– Я пойду с тобой, хотя беременной женщине не место среди воев.
Она сказала об этом так обыденно, что я даже не понял сначала, а когда осознал, вместе с радостью вошла в сердце тревога. Встала перед глазами рабыня из Руа, ее огромный, упиравшийся в землю живот, скошенные в немом крике глаза и нож викинга у белого горла. Нет, не опускаются раскаленные схваткой и напоенные кровью врагов мечи перед едва зародившейся жизнью. Боги скупы на милосердие…
– Нет! – отрезал я. – Останешься здесь и сохранишь мне сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186