Сказал, что нового в городе ничего нет, Ивета ходит на работу, мать тоже, о партизанах ничего не слыхать.— А немцы?— Что немцы? Ходят по городу, ездят куда-то в машинах: Ну их, надоели!…Не дождавшись пробуждения Коринты, Владик убежал домой. Он не мог примириться с мыслью, что летать его в ближайшее время никто не научит, и уносил в сердце горькую обиду на Кожина.Но Кожин еще не потерял надежды на успех. Его лишь тревожило близкое выздоровление. Ведь оно не сулило возвращения в отряд, к товарищам: Надо спешить! Раз сон о полете не приходит, нужно придумать что-нибудь другое. Но что?… Собрать всю свою волю и попытаться взлететь наяву?… Вряд ли из этого что-нибудь получится. Вот если бы снова выброситься из самолета: Эх, куда ни шло! Он согласился бы даже без парашюта!…В этот день, сразу после обеда, Коринта снял с ноги Кожина гипсовую повязку. Оба они были чрезвычайно взволнованы. Кожин только и смог сказать:— Спасибо, доктор:А Коринта отшвырнул разрезанную гипсовую ногу в угол и молча ушел вниз.До самого вечера Кожин просидел на своей кровати-весах, не отрывая глаз от слухового окна. Он видел кусок серого неба, верхушки темных сосен. Ему казалось, стоит подойти к окну и броситься в него, как он непременно поплывет в это серое небо, над верхушками сосен, над тучами, высоко-высоко: В груди его теснилась какая-то щемящая радость вперемежку с тоской.Вечером он едва прикоснулся к ужину и с трудом забылся беспокойным сном. 31 И вот случилось то, чего так долго ждали и доктор Коринта, и его необыкновенный пациент.Кожину приснился сон о полете!Снилось ему, будто идет он по знакомой улице родного Прокопьевска и видит стайку мальчишек, которые стоят, задрав голову, и смотрят куда-то вверх, на деревья, растущие за оградой. Подошел к ним Кожин и спрашивает:«В чем дело, пацаны?»Мальчишки, словно только того и ждали, сейчас же к нему:«Дяденька, у нас змей запутался! Отцепи его! Ты ведь можешь!»Смотрит Кожин — действительно, за верхушку высокого, тридцатиметрового дерева зацепился бумажный змей.«А вы откуда знаете, что я могу снять его?»— спрашивает он у мальчишек.«Да уж знаем! Мы видели, как ты летаешь!»— хором отвечают мальчишки.«Ну ладно, коли видели».Кожин начинает легонько хлопать себя ладонями по груди (во сне он всегда летает таким способом) и тут же поднимается на воздух. Отцепив змея с верхушки дерева, он плавно приземляется.«Дяденька, полетай еще!»— кричат восхищенные мальчишки.Кожин с удовольствием выполняет их просьбу. Он носится над улицей то выше домов, то у самой земли, весь охваченный знакомым чувством легкости, свободы и счастья.Ему хорошо в воздухе, хочется петь и кричать от радости. Разве медленное хождение по земле можно сравнить с этим свободным парением в воздушной стихии?Эх, раздолье!…Мальчишки хлопают в ладоши, а взрослые, снующие по тротуарам, не только не обращают на Кожина внимания, но даже с презрением отворачиваются от него, как будто он занимается чем-то непристойным и глупым. Кожина это злит. Он принимается откалывать в воздухе самые невероятные курбеты и вдруг, увлекшись, стремительно взмывает к самому небу.Небо почему-то усеяно звездами, а внизу — черная темень. Кожин сразу забывает и про мальчишек, и про равнодушных прохожих. В лицо ему бьет прохладный ветер, дышится привольно, кругом ничем не ограниченный простор — пари, кувыркайся сколько влезет! Кожина охватывает неудержимый порыв восторга. Он неустанно хлопает себя по груди и старается взлететь как можно выше. Желание столь сильно, что противиться ему невозможно. Выше! Еще выше! Ух ты, что за наслаждение!…Но тут кто-то начинает толкать Кожина обратно к земле. Он сопротивляется, но это бесполезно. Не успел он понять, в чем дело, как сон исчез. С досадой в сердце Кожин открыл глаза.На чердаке было темным-темно. Из слухового окна несло холодной сыростью. Кто-то толкал и теребил Кожина.Это, конечно, был Коринта. Фонарь он потушил, потому что боялся, как бы свет, ударивший Кожину в глаза, не смыл в его памяти легкие следы только что увиденного сна.— Вставайте, пан Кожин! Проснитесь скорее! Да проснитесь же вы, черт бы вас побрал!— Что такое?… Что случилось?… — бормотал спросонья Кожин.— Вы летали?— Отстаньте, доктор: Конечно, летал: Не мешайте мне:— Ура! Наша взяла!… — закричал Коринта, да так громко, что всполошил во дворе Тарзана и заставил его долго лаять в ночную тьму. 32 Фонарь был зажжен. При его скупом свете Кожин быстро пришел в себя и тотчас же сообразил, что, собственно, произошло. Ведь он летал во сне! Наконец-то!— Как вес, доктор?Кожин быстро сел на постели. Он весь дрожал, то ли от ночного холода, то ли от возбуждения.— А вот полюбуйтесь! Это больше, чем я ожидал! Коринта поднес фонарь к чашке весов. Кожин глянул на нее и не поверил своим глазам. С чашки были сняты три килограммовые гири. На десятичных весах это значило, что вес уменьшился во сне на целых тридцать килограммов. Невероятно!— Доктор, вы не напутали что-нибудь?— Что вы, какое там напутал! Я и не представляю себе, насколько вы стали бы легче, если бы я не помешал вам. Возможно, сбросили бы и еще десяток килограммов. Но у меня не хватило терпения ждать. Хотелось поскорее узнать, летали вы при этом или нет! Понимал, конечно, что ни при каких иных обстоятельствах такая колоссальная потеря веса невозможна, и все же хотелось проверить: Ну что, здорово полетали?— Здорово, доктор! Хотите расскажу?— Обязательно.Кожин подробно рассказал свой сон. Коринта выслушал его и сказал с необыкновенным волнением:— Это победа, Кожин! Это огромная победа! Даже если нам не удастся довести дело до конца, то самое главное у нас уже есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87