Он сумел бы к нему прорваться через фашистские трупы и вывести его на волю!… Но искать по всей тюрьме невозможно — и Коринте не поможешь, и сам пропадешь: Но ничего. Пока он покажет фашистам, что Ночной Орел не бросает слов на ветер.Насухо вытерев лицо и руки носовым платком, Кожин перезарядил пистолет и, бесшумно снявшись с крыши, опустился к знакомому узкому окну. Найдя едва заметный просвет в затемнении, прильнул к нему глазом. Ему удалось увидеть стол, заваленный бумагами, спинку кресла и черный рукав эсэсовского мундира. Тишина свидетельствовала о том, что гестаповец в кабинете один.— Сейчас я дам тебе прикурить, гадина! — злобно пробормотал Кожин.Он сильным ударом ноги вышиб створки и тут же, вслед за посыпавшимся стеклом, ворвался в комнату.Оберштурмбанфюрер Штольц успел лишь повернуть голову. Схватиться за оружие и вскочить с кресла у него уже не было времени. Увидев перед собой страшного мокрого человека со звездой на шлеме и с пистолетом в руке, он в ужасе проговорил:— О боже! Ночной Орел!…Это были последние слова оберштурмбанфюрера Штольца. Пистолет выстрелил раз, другой, и голова гестаповца безжизненно свесилась на грудь.Кожин прыгнул к столу, чтобы оставить свою «визитную карточку». Но в это время дверь распахнулась и кто-то испуганно вскрикнул по-немецки:— Что случилось, господин оберштурмбанфюрер? Резко обернувшись, Кожин увидел в дверях молодого эсэсовского офицера. Их взгляды встретились. Офицер, бледный как мел, стал дрожащей рукой расстегивать кобуру пистолета. Но Кожин опередил его.Снова грянул выстрел, и офицер замертво рухнул на ковер.Через минуту, оставив на столе бумажку со словами «Это сделал Ночной Орел», Кожин выключил в кабинете свет и, выпрыгнув в окно, растаял в ночном ненастье. 20 Москва, дом Наркомата обороны.Поздним вечером в просторном, ярко освещенном кабинете встретились два спокойных, умных пожилых человека. Оба по горло занятые важными государственными делами, они сидели друг против друга, а на столе между ними лежало нечто ни с чем не сообразное, явившееся из области сказок и наивной человеческой фантазии, но при этом решительно претендующее на реальную действительность, на признание и внимание со стороны этих умных, серьезных людей.Это нечто было заключено в нескольких строчках, поместившихся на узком, вырванном из блокнота листке бумаги. Оно проникло в обычную деловую радиограмму с донесением из маленькой воинской части, заброшенной в тыл врага. Все, что было написано до него, вполне соответствовало действительности; все, что было написано после него, тоже не шло вразрез с привычной действительностью. И лишь это самое нечто не лезло ни в какие ворота.— Петр Алексеевич, вы уверены, что этот ваш майор Локтев находится в здравом рассудке?Профессор Батурин задал свой вопрос совершенно спокойно. Он не успел еще ни взволноваться, ни даже просто удивиться.Генерал устало улыбнулся:— В том-то и дело, Николай Николаевич, что, прежде чем вас беспокоить, мы навели точнейшие справки о майоре Локтеве. Все данные говорят о том, что этот офицер не может быть ни маньяком, ни мистификатором. К тому же донесение его подписано командиром чешского партизанского отряда, неким Горалеком, который был свидетелем опыта.— Все это интересно, но согласитесь:Не договорив, Батурин взял со стола листок и еще раз прочел фантастическую радиограмму:«По делу сержанта Ивана Никнфоровича Кожина, о котором сообщал раньше, считаю нужным довести до сведения командования новые данные. На днях сержант Кожин неожиданно вернулся в отряд. Сообщил, что лечивший его чешский врач Вацлав Коринта схвачен фашистами в сторожке лесника Влаха и что ему, Кожину, в последний момент удалось оттуда уйти благодаря его способности летать. Таким образом, по воздуху он добрался и до отряда, пролетев расстояние свыше сорока километров. Вчера в уединенном месте я и командир партизанского отряда Горалек подвергли сержанта Кожина испытанию, чтобы убедиться в правдивости его показаний. Среди белого дня он у нас на глазах поднимался в воздух, снижался на стремительном бреющем полете, вел прицельный огонь из пистолета и проделывал многие иные операции. После испытания сержант Кожин попросился обратно в строй, но я отказал ему, сославшись на то, что он еще не полностью вылечился и хромает.Считаю способность Кожина явлением исключительным, достойным внимания ученых, и жду на этот счет особых указаний командования:»Дальше шло об операциях отряда — обычные деловые факты.— Ну как? — спросил генерал.— Затрудняюсь сказать вам что-либо определенное. Поверить трудно, а не поверить нельзя: Работы у меня сейчас невпроворот, так что вроде бы и некогда отвлекаться проверкой таких фантастических сообщений, которые вполне могут оказаться липой.Но, с другой стороны, заманчиво:— Вот именно, с другой стороны! — подхватил генерал. — Вы не подумайте, Николай Николаевич, что я агитирую вас. Я ведь и сам этому почти не верю. Но все же — почти. Если тут кроется нечто реальное, а мы по своему скептицизму отмахнемся, это будет громадным упущением.— Значит, вы считаете, что заняться этим стоит?— Безусловно.— Хорошо. В таком случае, позаботьтесь доставить этого феноменального сержанта в Москву.— Мы уже позаботились об этом. Приказ о доставке Кожина в Москву был передан Локтеву сразу по получении его радиограммы. Но с тех пор обстоятельства изменились. Переброска Кожина стала неосуществимой.— Почему? Он ранен?— Нет. Он здоров. Но от Локтева поступило новое донесение. Кожин самовольно ушел, вернее, улетел из отряда и принялся воевать с немцами в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87