Таратуре уже пора было подавать машину.
В эту минуту Таратура, сидящий за рулем черного «мерседеса» — любимой марки профессора Миллера, — был уже недалеко от дома своего шефа. На углу Дайнен-стрит, при повороте направо, ему пришлось резко затормозить, чтобы не стукнуть какого-то чудака, меланхолически переходящего улицу.
— Ой, ля-ля! — сказал Таратура, узнав журналиста Фреда Честера, с которым не виделся больше года, с тех самых пор, когда Честер написал за Таратуру его первую и единственную в жизни статью под названием «Я — гоночный автомобиль».
Дело в том, что Таратура работал прежде инспектором полиции, и тем, кто забыл его имя, можно напомнить, что именно он блестяще расследовал убийство банкира Костена. Когда дело было закончено и убийца — им оказался зять миллионера — предстал перед судом, Таратура в свою очередь предстал перед многочисленными репортерами и газетчиками, и еще неизвестно, кому из них было легче: убийце или инспектору полиции. «Вечерний звон» предложил Таратуре выступить на его страницах с автобиографическими воспоминаниями, и вот тогда инспектор Гард познакомил Таратуру с Фредом Честером. Честер к тому времени уже был под каким-то предлогом уволен из газеты, сидел без работы и кое-как перебивался небольшими заработками.
Три вечера они провели в кафе «Золотой зуб», а затем появилась статья, принесшая Таратуре еще большую известность. «Я — гоночный автомобиль, — написал Честер от имени инспектора, — и пока с „бензином“ дела обстоят благополучно, преступникам далеко не уйти». Лишь одного не мог понять Таратура: зачем Фреду понадобилось критиковать в этой статье президента, обвиняя его в попустительстве финансовой олигархии, — но Честер успокоил инспектора, сказав, что это обстоятельство ни в коем случае не повредит популярности Таратуры. «Наоборот! — сказал он и объяснил, что глава государства, как известно, читает только те газетные статьи, в которых упоминается его имя, не очень-то волнуясь из-за критики. — Он будет знать тебя, старина, а это не так уж мало!»
Вскоре после того как статья была опубликована, профессор Миллер и позвонил инспектору Гарду. Затем у Гарда с Таратурой состоялся разговор, из которого Таратура понял, что он может неплохо устроить свою жизнь, если плюнет на карьеру. Миллер в то время еще жил на старой квартире. Таратура приехал к нему, совсем не зная, как отнестись к предложению профессора, но долго сопротивляться не стал.
— Мне нужен человек, — сказал Миллер, — который был бы моей тенью. Такой человек, как вы.
— Тень — бесплотное существо, — ответил Таратура, — а у меня есть тело.
Миллер улыбнулся и мягко произнес:
— Я буду платить вам девятьсот кларков.
Это было вдвое больше, чем получал Таратура в управлении, и только сумасшедший мог отказаться от такого предложения. Сумасшедшим Таратура не был.
— Позвольте, профессор, задать вам один вопрос.
— Прошу, — сказал Миллер.
— Ваше положение в науке привлекает внимание агентуры других стран? Или вас волнуют иные соображения?
— Думаю, — ответил Миллер, — ваши обязанности от этого не изменятся.
И Таратура стал личным шофером, секретарем и телохранителем профессора Миллера. Он кое-что слышал о неприятностях, которые были у его нового шефа некоторое время назад, но когда спросил о них Гарда, тот посоветовал обратиться по этому поводу к Честеру, «если тебе, сказал он Таратуре, очень уж хочется знать то, что знать не нужно». Таратура был любознательным человеком, таково было свойство его прежней профессии, но разыскать Честера в ту пору ему не удалось, а со временем любопытство несколько увяло. Тем более, что его новая работа занимала очень много времени, хотя обязанностей теперь было несравненно меньше, чем в полиции: они свелись, по существу, к сидению за рулем «мерседеса»; а на жизнь профессора, к счастью, еще никто не покушался.
И вот Честер, самим Господом Богом посланный Таратуре чуть ли не под колеса автомашины.
— Фред! — крикнул Таратура, прижав «мерседес» к тротуару. — Алло, старина! Куда ты смотришь?
Фред Честер, остановившись посреди улицы, смотрел на окна домов, на крыши, на толпу прохожих, но никак не на шикарный «мерседес», откуда кричал ему Таратура. Когда его взгляд все же упал на физиономию бывшего инспектора полиции, Честер покачал головой, как это делают люди, желая отбросить кошмарные видения.
— Таратура? — сказал он, подходя к машине. — Я знал, старина, что прежде ты раскрывал преступления. А теперь, наверное, сам кого-нибудь ограбил?
— Судьбу! — ответил Таратура, широко улыбаясь. — Но не завидуй, Фред, эта штука мне не принадлежит.
— Удивительное совпадение, — сказал Фред. — Я этот плащ тоже взял напрокат.
— Старина, я очень рад тебя видеть, но страшно тороплюсь, и если опоздаю хоть на минуту, мне придется занимать где-то голову. Тебе не по пути со мной?
— А куда ты едешь?
— Клингельн-парк, двенадцать.
— А, мне все равно, — сказал Честер, влезая на сиденье рядом с Таратурой. — Когда человека кормят ноги, можно дать им немного отдохнуть. Гони!
Они тронулись с места, и Таратура тут же спросил:
— Фред, я давно хотел с тобой поговорить. Что это за история с профессором Миллером, в которой, говорят, ты когда-то копался?
— Много будешь знать, — сказал Честер, — меньше заработаешь.
— Я не шучу, старина.
— А меня прямо-таки распирает от хохота.
— Секрет?
— Какой, к черту, секрет! Загадка.
Таратура сжал губы и искоса посмотрел на Честера.
— Не обижайся, — сказал ему Фред. — Я сам на себя обижен. До сих пор решаю этот ребус и никак не могу решить.
Машина остановилась в это время у дома Миллера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124