Да ну их совсем. За служанку за Джейн,Уж она того стоит, ей-ей.Когда Даниил заснул, это было легким, не освежающим забытьём. Ему привиделся дурной сон о Рахили и предательстве. Пробудясь, он стал думать о Джейн Лимпус. О ее спокойном голосе, его веселости и рассудительности, о безучастности, скрывающейся под ними. О манере разговаривать без удовольствия, только по делу.За красавицу с ямочками на щекахИ за крошку без ямочек, сэр;За создание с парой голубеньких глазИ за нимфу с одним всего, сэр.Да ну их совсем. За служанку за Джейн…Даниил лежал неподвижно рядом со спящим братом, не сознавая, что погрузился в крепкий сон, пока его не разбудили на рассвете церковные колокола. Звон трех доносился из Степни, двенадцати — из собора Святого Павла, и слушая их, Даниил впервые ощутил отсутствие муэдзина, словно какую-то глухоту.Великий пост, День святого Валентина, День всех святых. Братья приобретали эмалированные безделушки из Эдинбурга, шлифованные стальные броши из Манчестера. Покупали дешево, продавали дорого. Залман вечерами мастерил собственные украшения, воздух становился скверным от пыли и кислоты, а Даниил днем сбывал и сдавал напрокат изделия брата. Дорогих украшений они пока что не делали, мастерили только то, что могли продать. В течение трех лет братья брались за всякую работу, какая подворачивалась. Жены угодивших за решетку стояли в тесной мастерской, покуда Залман гравировал им ньюгейтские Ньюгейт — тюрьма в Лондоне.

сувениры, вырезал тюремные стишки на серебряных монетах: «Эти сердца любовью были слиты. Теперь они неволею разбиты».Однако эта история уже забегает вперед. Время в ней движется причудливыми путями. То обращается вспять, повторяется, то годы сжимаются до таких масштабов, которые едва можно назвать человеческими. Это скорее история минералов, а не живых существ, словно значительны были камни, а не их обладатели. Словно братьев вообще не существовало.Они жили по адресу Хардуик-плейс, 18, в доме Джейн Лимпус. Она была приветлива с ними. Под приветливостью таилась злобная душа, но братья Леви еще не знали этого. Они выбрали Лондон ради своих камней и устроились в нем. В городе, состоявшем из вони устричных раковин, дождя и искусственного света и туч смога.В нем было множество голубей, рекламные щиты на пустырях, пар от сырого асфальта.Женщины в корсетах. Ветер в липах. Клубящаяся за окнами дорожная пыль.И шум реки. Рев-шелест ветра в деревьях. Привезенная с собой отчужденность, неизбывная, фамильная, как очертания скул.В Камдене уличные торговцы продают подходящие друг другу под пару мужские и женские магнитные запонки. Я бы не назвала их ювелирными поделками, правда, вкусы у меня старомодные. Выход из метро заставлен киосками, там толпятся торговцы ломтями пиццы и жареного лука. Чтобы избежать толпы, иду по осушительной канаве. В трех кварталах к северу моя прежняя квартира. У меня там остались кое-какие вещи. Иногда туда приходит почта. Последний раз я брала ее больше года назад.Мимо пробегают дети, чудовища с капюшонами. У Инвернесс-cтрит останавливаюсь и надеваю хлопчатобумажную куртку. После Диярбакыра сентябрьский Лондон кажется холодным, хотя день солнечный. Даже сейчас, в семь часов вечера, над железнодорожными мостами и террасами стоит светлая дымка.Я ощущаю некую двойственность. Если смотреть на людные улицы определенным образом, под определенным углом, они преображаются. Ощутимо, насколько могут быть ощутимыми воспоминания. Меняется даже свет. Настоящее становится отсеченным. Здесь я представляю собой две разделенные годами личности: одна из них заблудилась, не знает, куда ведут распутья, другая — я. Моя жизнь лучше, чем была прежде. Стоит мне изменить угол зрения, годы между нами исчезнут.На Каслхейвен-роуд я останавливаюсь у магазина, над его витриной световая реклама аквариумов и вивариев. Это зоомагазин. В витрине фотография владельца, мистера Иогелингема, выглядит он неприятно удивленным тем, что улыбается. Позади него длинный резервуар с похожими на елочные огни существами. На стекле диаграмма:
Вхожу внутрь. Магазин представляет собой длинное помещение со стеклянными ящиками вдоль стен. Их подсвеченные кубы возмещают недостаток света от тускло мерцающих люминесцентных ламп. У самого входа золотые рыбки по цене пятьдесят пенсов за пару. Дальше обитатели кубов становятся более экзотичными: пятнистый криворот и морской ерш, гекконы, разгуливающие по стеклянным потолкам. Я всегда считала, что нахождение этих существ здесь, в Лондоне, не совсем законно. Что их нужно конфисковывать на таможне, как наркотики, кинжалы или обувь из леопардовой шкуры.В глубине зала, возле змей, на старом вращающемся конторском кресле сидит парень. Вертится туда-сюда и, время от времени кивая, говорит по мобильному телефону. Наблюдает за мной, продолжая говорить:— Да. — Он азиат, красивый. Сдержанный, что выдает в нем уроженца Англии. — Да, не ахти. Китаянки, наверное. Судя по виду.Его ноги в новеньких кроссовках водружены на прилавок. На нем кожаная куртка со стоячим воротником, я чувствую ее запах сквозь душок рептилий.Парень откидывается на спинку кресла.— Тогда японки. Один черт, и те, и другие недотроги, ломаются, корчат из себя невесть что. Слушай, поговорим об этом потом. Я тебе позвоню попозже.Он выключает телефон и обращается ко мне, не поднимая глаз:— Чем могу быть полезен?— Я ищу мистера Иогелингема.— Его нет.— У него хранятся кое-какие мои вещи.— Точнее?— Одежда. Письма.— Нет. Ничего такого здесь не хранится.Парень переводит взгляд на виварии. Я ставлю чемодан на прилавок рядом с его кроссовками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139