Парень лениво пожимает плечами.— Скорее всего, чтобы он сообщил им, когда вы вернетесь.— Он позволил им рыться в моих вещах?— Нет.Улыбка парня увядает. Я знаю, что он лжет. Эта подробность как-то задевает его. В кармане у меня письмо Энн, сморщенное от сырости.— Они рылись в моих вещах.— Послушайте. — Парень подается вперед и, морща лоб, думает. — Я не скажу Энилу, что вы были здесь. Идет? Отнесу ваши вещи обратно в гараж, он ничего не заметит. А когда захотите их забрать, сперва позвоните мне. Я все устрою. Вот, возьмите.Он пишет свое имя и номер мобильника на карточке зоомагазина. Вся наигранность сошла с него. Он выглядит злым на себя, или на Иогелингема, или на меня. Карточку я беру и не читая опускаю в карман. Я уже знаю, что никогда сюда больше не вернусь.Выйдя из магазина, делаю над собой усилие и замедляю шаг. Убегать здесь не от кого. По другой стороне улицы три девочки, смеясь, идут в Камден, на бледной коже у них мелкие блестящие украшения. Мимо проезжает машина с включенной музыкой, за рулем парень-негр, волосы его заплетены в тугие косички. При виде этих лиц у меня возникает ощущение, что я вернулась домой, хотя дома-то мне как раз и не следует находиться.МЫ ХОТИМ УЗНАТЬ, ЧТО ВАМ ИЗВЕСТНО.Кажется, я была наивной. Действовала так, словно жадность к драгоценностям — исторический феномен, не человеческий: словно никто больше не способен делать то, что делаю я. У каждого затерянного сокровища есть свои адепты. Я знала, что существуют другие, должна была знать, должна была быть более осторожной. Пытаюсь зрительно представить себе людей, которые ищут меня. Ищут эту драгоценность. Очевидно, они пока что не нашли ни меня, ни ее.— Хорошо смотритесь, милочка.Пенсионер в плоской кепке ведет по тротуару старуху. Волосы у нее розовые, как сахарная вата. Когда они проходят, он оборачивается и кивает мне, растягивая рот в улыбке.— С минуту вы выглядели старше нас. Всего с минуту.Гляжу на часики: начало девятого. Слиппер-стрит может подождать до завтра. Сейчас нужно где-то отдохнуть; привести башку в порядок, как сказал бы парень из зоомагазина. Камден уже не выглядит подходящим местом для этого.До Чок-Фарм две минуты ходьбы. Когда я подхожу к станции, обнаруживаю, что лифт метро не работает, по его кабине струится вода. Лестница освещена подвесными лампами. Проходя мимо, вспоминаю, что забыла фотоальбомы, но для меня это не важно. Я не боюсь забыть людей, которых люблю.На вокзале Кингз-Кросс в проходе громко звучит музыка. Саксофонист в костюме кота соперничает с мрачным виолончелистом во фраке. Мимо музыкантов медленно движется толпа, заканчиваются часы пик. Возле объявления ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ КАРМАННИКОВ люди инстинктивно тянутся к сумочкам и карманам, скрывающиеся в толпе карманники ждут от жертв именно этого. Я перехожу улицу. Здесь есть полупансион, безликое заведение над рестораном, где отпускаются обеды на дом. Комнаты для приезжающих, отъезжающих, проституции и ничего более укромного. В ста ярдах вверх по Грейз-Инн-роуд застекленный вестибюль отеля и вывеска: «Отель Эшли-хаус». Я нажимаю кнопку звонка охранника и вхожу.Женщина-портье смотрит, как за мной захлопывается дверь. На лбу у нее шрам, который легко можно было бы скрыть волосами. Вместо этого она туго перехватывает их сзади лентой.— Тринадцать фунтов за койку в шестнадцатиместной спальне, пятнадцать в десятиместной.— Мне нужен отдельный номер.Портье оглядывает меня так, словно подозревает в дурных причинах искать одиночества. Нарушающих правила проживания в отелях. Я плачу за две ночи, и она ведет меня наверх, ее деревянные каблуки неторопливо постукивают по каменным ступеням.Комната чистая и серая, как контора социального обеспечения. Я выключаю свет и раздеваюсь в темноте. За шторами мигает неон, слова и цвета сливаются в мешанину света. Из спален дальше по коридору доносятся голоса, спорящие по-русски, по-английски.Постель холодная. Я сворачиваюсь в клубок, утыкаюсь лицом в подушку, руки сую между бедер. Мое тепло уходит в застоявшийся лондонский воздух. Закрываю глаза и думаю о Глётт. О себе, превращающейся в нее или нечто подобное. В Еву, находящуюся на другом континенте, с головой ушедшую в себя, словно боль, заключенная внутри жемчужины.Миссис Уосп, Эсса Уикс, миссис Этчер. Замужние дамы, женщины с пристрастием к камням, у которых водятся деньги. Вдова миссис Телл, покупающая только шлифованную сталь. Нищие, Марта и ее братья, только старший из пяти работает слугой в Букингемском дворце. Лавочники, владелец пивной Этчер, Скрайм-джер, строитель отводных каналов. Сара Тид, пекарша, родившая шестнадцать детей и вырастившая десять. Тобайас Кари, мусорщик и ассенизатор, живущий дом о дом с восточными евреями и никогда не разговаривающий с ними. Джейн Лимпус.На Хардуик-плейс людей больше, думал Даниил, чем жило на всей Островной дороге. Размышляя о них, он чувствовал себя среди них чужим. Они производили на него впечатление не знакомых, а случайных людей, с которыми больше не встретишься. Казалось, он сам здесь случайный человек, почему-то все еще находящийся в пути.— Мистер Леви, миссис Лимпус самой приходилось зарабатывать на жизнь, — сказала Залману Сара Тид, — как и мне. Она кружевница. Но непрактичная. Сами видите, теперь вы занимаете мастерскую. «Миссис» означает жена.Она говорила громко, чтобы было понятно, хотя Залман знал английский язык уже около года.— Или вдова. Джек Лимпус десять лет назад ушел от нее. Красавец Джек Соленый. — Перед женщиной лежали теплые булки домашнего хлеба. — Это означает матрос, мистер Леви. Детей у нее нет. Для нее было б лучше, будь она вдовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139