Так, слышали смутно из бабкиных разговоров.
– И вот ведь какое дело, – продолжал агент, – если по тем разборкам был хотя бы слушок, за какие объекты война идет, то по жмурику у ФСБ вообще полная непонятка.
Агент все-таки разволновался и перешел на сленг.
– Значит, ничего не известно? – спросил Мыльников. – Жаль, жаль.
То, что почти наверняка так и будет, он был уверен заранее. Но столь неопределенное мнение агента к делу не пришьешь. И оно никак не поможет ему спихнуть расследование на ФСБ. Хотя окончательно укрепило его во мнении, что в данном случае это не только его личный интерес, но и вполне закономерное требование.
Уже не надеясь ни на что более существенное, он спросил.
– И так-таки неизвестно, кто убитый?
– Нет, откуда? Знают только, вернее говорят, что не местный. Да его вообще никто толком не видал.
– А откуда тогда те слухи, что «бабки говорят»?
– Ну, слухи слухами. Это уж вам виднее, кто мог все это видеть, и кому потом рассказать. Но люди солидные и авторитетные ничего конкретного не знают. А значит, те шестерки, кто мог случайно в такую рань все увидеть, этого жмурика не знали. Иначе бы сказали кому надо из своих. Так что не наш он, это точно.
Последняя реплика навела Мыльникова на интересную мысль. Нельзя сказать, что эта мысль была внезапна. В сущности, он планировал показать осведомителю фото жертвы. Но откладывал это на конец беседы. И вот теперь он вдруг подумал, что Владимир Степанович мог видеть жертву не в кругу своих былых «коллег», а на более респектабельных городских тусовках, где он сейчас присутствовал иногда в качестве «солидного бизнесмена».
И коль скоро, ясно было, что убитый явно не из местной криминальной среды, то возможно его знает кто-то в более приличных кругах.
Но это направление поисков мы реализуем уже потом, – подумал Мыльников, а сейчас надо просто показать фото жертвы осведомителю. Он достал посмертный снимок жертвы из кармана рубашки.
– Может, видал где этого типа? – спросил он, впрочем, без особой надежды.
Осведомитель вдруг оживился.
– Могу ошибиться. Жмуры они ведь того, не совсем похожи на живых. Но, по-моему, был этот типчик в компании с Володей Тонковым.
– Где?
– На собрании философского клуба в музее-усадьбе.
– А ты ходишь на философский клуб?!
– Да что тут такого?! Предприниматель я, а не уголовник!
– Хорошо, хорошо. Только вот не забывай, что предприниматель ты, а не зэк только потому, что многие твои бывшие грешки покрыл добрейший Семен Платонович.
– Забудешь тут…
– Да ладно, это я так, к слову. Ну, иди. А то мы тут подзадержались. Пока.
– Пока.
Шаги новоявленного «респектабельного бизнесмена» стихли в еловой чаще.
А дело принимает неожиданный оборот, – подумал Мыльников, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Володя Тонков это не уголовник. Но и к компетенции ФСБ то, что может быть связано с ним вряд ли подходит.
Владимир Александрович Тонков был в городе фигурой легендарной. И Мыльникову не надо было ничего выискивать, чтобы прояснить, что это за человек, и какого рода дела могли вокруг него закручиваться.
Блестящий офицер, выпускник Военно-политической академии, Владимир Тонков помимо всего прочего имел немалый боевой опыт. Он воевал в Афганистане. И не где-нибудь, а под командой самого легендарного Рохлина. В полку, которым командовал тогда будущий генерал, Тонков был замполитом разведроты.
На всю жизнь запомнил он самый драматичный момент и в своей жизни и в жизни Рохлина. Тогда полк получил приказ наступать на базу душманов вдоль ущелья.
Сомнения Рохлина относительно целесообразности такой операции были отметены командованием.
– Все узлы сопротивления будут подавлены авиацией. Вам только трупы собирать останется, – заявили ему.
Авиация действительно поработала усердно. Бомбардировщики ТУ-16 несколько часов буквально утюжили ущелье. Однако, эффективность ковровой бомбежки в горах невелика. Никаких узлов сопротивления в местности, изобилующей пещерами, таким методом не подавили.
И полк попал в огненный мешок.
Командир с трудом вывел своих людей из-под огня. Потери были огромными. Сам Тонков, находившийся со своей ротой в авангарде, выжил только чудом.
– Я не имею права дальше жить, – сказал после этого Рохлин и вынул пистолет.
Два присутствующих рядом офицера буквально повисли на руках у будущего генерала, не дав ему застрелиться. Тонков был свидетелем этой сцены и до конца жизни запомнил глаза Рохлина. Человека, несомненно, волевого и властного, прирожденного полководца. Но в тот момент эти глаза были наполнены такой болью и такой мукой осознания своей ответственности за каждого погибшего, что бывалым офицерам, что говорить, людям, изрядно очерствевшим душой, делалось не по себе.
Но еще больше поразил Рохлин Тонкова, когда по полку прошел слух о дальнейшем поведении будущего генерала. На разнос приехавшего маршала, гневно вопрошавшего:
– Как же ты наступал?!!
Рохлин смело ответил:
– Как вы приказывали, так и наступал.
После этого, мужественного командира демонстративно унизили в присутствии подчиненных, объявив ему о снятии с должности перед строем его полка.
И, тем не менее, без таких как Рохлин невозможно воевать в принципе. И подполковник стал-таки полковником, а потом и генералом. И погиб, уже будучи политиком, но не перестав быть рыцарем. Возможно, последним рыцарем этой гниющей страны.
Тонков же, позже, в кругу близких знакомых часто говорил, что никогда, ни до, ни после этого, он не наблюдал такого мужества у своих коллег.
– Можно быть смелым в бою. Этого у нас пока еще хватает. Пока… Но я ни разу не видел человека, настолько смелого перед начальством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129