В Лондоне? Нет, вы ошибаетесь, это согласно официальной истории в Лондоне. А в действительности на 4 года раньше Лондона электрическое освещение улиц было организовано в Йоханнесбурге в Южной Африке.
А где и когда впервые было введено всеобщее среднее образование? Никогда не догадаетесь. В Парагвае, в середине XIX века.
Однако не любят империи, когда цивилизационные прорывы случаются за их пределами. Ох, не любят! Научились с древних времён, что сегодня – цивилизационный прорыв, а завтра – господам имперцам будут на изделия из нового металла кишки наматывать. Благо, есть за что!
Вот и давят они прогресс, как могут.
Так, кстати, было и в Парагвае. Навалились на него Бразилия, Аргентина и Великобритания. Сил у врагов было раз в сорок больше.
Но…, но Парагвай сопротивлялся более 30 лет! В конце войны из примерно миллионного населения, где мужчин, способных носить оружие, было около 300 тысяч, в строю осталось чуть больше 20 тысяч. И те были неоднократно ранены.
Их не победили. Просто они выронили оружие из израненных рук. Да, это – люди. Люди!… А не скоты. За тридцать лет войны не более двухсот предателей.
Боже, ну почему?!! Почему не они, не такие оставляют многочисленное потомство. Почему сгоревшие мальчики на крыше Белого Дома в 1993 году, которые, смеясь в телеобъективы многочисленных фотокамер, стояли с флагами среди моря огня, не оставили детей. Детей оставили те недочеловеки, которые в них, безоружных, стреляли за деньги.
А вот они – нет…
И вы хотите, чтобы я считал этих генетических ублюдков, потомков бесчисленных палачей и баранов, составляющих большую часть говорящих со мной на одном языке, своим народом?!!
Вот уж х… вам!
«Мой народ – это те, кто может, как эти мальчики стать среди огня, – подумал Михеев. – Кто может и хочет сопротивляться. Кто готов на риск и нестандартные решения. Кто готов за эти решения отвечать.»
В голове сами собой прозвучали стихи ещё одного неизвестного барда Белого дома
И если вам непонятно, почему не сдаёмся мы,
Спросите у подснежника, расцветшего среди зимы.
У моего товарища, ставшего среди огня,
Спросите, если сумеете, у убитого, у меня
Ты был прав, брат, мы не сдаёмся. Но этого мало. Мы обязаны победить! Любой ценой…
Он вспомнил семейную легенду. Его дед был в 1928 году председателем сельсовета. При этом – весьма крепким хозяином. Кулаком. Когда в деревню приехал комиссар, который должен был организовать колхоз, он, разумеется, остановился в доме деда. И посвятил председателя сельсовета в планы партии и народа.
Дед изрядно подпоил комиссара. А когда тот уснул, схватил жену и шестерых детей, и, не обременяя себя лишним барахлом, погрузив их на телегу, погнал в Москву. На окраине телегу бросил и пошёл наниматься в чернорабочие на стройке.
Чего всё это стоило крестьянину, нажившему своё добро непомерным трудом, трудно себе представить. Но верное решение было принято и воплощено в жизнь. Дед не дал крестьянской жадности и тупости взять верх над собой.
Как потом прочитал Михеев, так смогли поступить немногие. Только 700 тысяч кулаков и членов их семей нашли в себе решимость вовремя бросить все. А 10 или 15 миллионов ждали и надеялись чёрт знает на что. Такая вот статистика. Считать умеете, господа? Среди землячков, дай Боже, один из десяти заслуживает милости Богов.
Да, эта способность к принятию решения характеризует кровь почище любого дворянского титула. Про таких сказал Киплинг:
И если ты способен то, что стало,
Тебе привычным, выложить на стол.
Все проиграть, и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрёл…
Когда началась Отечественная война, дед, уже вышедший из призывного возраста, пошёл на фронт добровольцем. Как рассказывала бабка, дед шёл на войну весело. И это веселье было искренним. Не наигранным. Он был создан явно для большего в этой жизни, и не боялся расстаться с ней. Такой…, такой не соответствующей его размаху.
С поистине шекспировским масштабом он сказал близким: «Не переживайте. Меня убьют ещё до Нового года, но все наши мальчики останутся живы». Он погиб под Москвой в конце ноября. Но все его сыновья ту войну пережили. Как он и сказал, уходя на фронт.
Глядя на фотографию деда Михеев всегда испытывал восхищение и… неловкость. Он прекрасно понимал, насколько дед выше его, масштабнее. Несмотря на то, что дед был крестьянином и чернорабочим, а Михеев профессором. Если бы дед был жив, он, конечно же, радовался бы успехам внука. Но не было у Федора Михеева такого, поистине княжеского, отношения к жизни, как у деда.
Впрочем, Михеев хотя бы понимал, где и в чём он не дотягивает. Чего нельзя сказать о подавляющем большинстве его земляков.
– Знаешь, Теодор, – сказал однажды Корнелиус, когда они гуляли по Саратову, – когда я воевал в спецназе, нас учили оценивать моральный дух противника по косвенным признакам. Например, по тому, как люди курят. К сожалению, многие ваши молодые люди курят как побеждённые.
Наши, к сожалению, тоже, – добавил он после короткой паузы.
Глава 3
Корнелиус Химскирк, ровесник Михеева, выглядел заметно старше. Это был высокий крупный мужчина. В молодые годы Корнелиус был типичным блондином, но к своим пятидесяти с лишним годам поседел. Только усы светло-медового цвета позволяли судить о том, какие волосы у него были в юности.
На загорелом докрасна лице ярко выделялись голубые глаза. Михеев знал немногих иностранцев. Но, тем не менее, все они, и американцы, и европейцы чем-то неуловимым отличались от русских.
Поразительно, но Корнелиус смотрелся типичным пожилым грузным русским мужиком. Их даже однажды остановил милиционер на вечерней московской улице, приняв за группу алкашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118