Я со вздохом спрятала пачку «Русского стиля» в ящик стола.
— А его визит как-то связан с выставкой частных коллекций? — уточнила я.
— Вряд ли, — ответил Сергей Иванович, — вряд ли, хотя он и знаком со всеми собирателями, но причина визита у него иная. Мне он отказался ее назвать.
Маринка во время нашего разговора, помогая себе ногой, приотворила дверь кабинета и вышла, унося с собою поднос.
— Ну, хорошо, пригласите его, — сказала я, отодвигая в сторону пухлую пачку документов, лежащую на столе передо мною, — любопытно будет узнать, чем мы обязаны столь достойному гостю.
Кряжимский вышел и вскоре появился вместе со Спиридоновым. Сергей Иванович довел посетителя до стула, стоящего напротив меня, помялся секунду, представил нас друг другу и пробормотал:
— Ну, теперь я вас оставлю, господа.
После чего Кряжимский вышел, бережно прикрыв за собою дверь.
Я поздоровалась и рассмотрела «легенду нашего города», если верить определению Кряжимского, а не верить я не имела никаких оснований.
Спиридонов был высок, лыс, лет семидесяти. Он был в мятом плаще бывшего бежевого цвета. Из-под плаща выглядывал допотопный коричневый галстук. Честно говоря, если бы я заранее не знала, что передо мною сидит заслуженный работник культуры, я бы.., не знаю за кого его приняла, случайно встретив на улице, например.
Я рассматривала Спиридонова, сам же Николай Игнатьевич сидел на стуле сгорбившись, и глаза его были устремлены куда-то в пространство.
Я кашлянула несколько раз. Сначала тихо, потом погромче. Спиридонов казался глубоко погруженным в свои мысли и совершенно не обращал внимания на то, что происходит вокруг него.
Я откинулась в кресле назад и, пошарив в ящике стола, снова достала свою пачку сигарет. Теперь мне уже показалось, что мой посетитель вполне миролюбиво отнесется к тому, что я закурю, к тому же это давало мне неплохой повод привлечь его внимание.
Я выудила сигарету и покатала ее в пальцах.
Вы разрешите? — негромко спросила я.
Что? — Спиридонов словно очнулся и рассеянно посмотрел на меня.
Я показала ему сигарету.
— Спасибо, у меня есть свои, — тихим, каким-то погасшим, что ли, голосом сказал Спиридонов и достал из кармана плаща мятую пачку «Явы» и коробок спичек.
Я подвинула ближе к гостю пепельницу, он закурил и наконец обратил на меня внимание.
— Я много слышал о вас, — сказал он голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций, — но не думал, что нам придется когда-либо встретиться…
Он вздохнул и улыбнулся как-то жалко, словно еле сдерживался, чтобы не заплакать.
Я молчала, удивленная его поведением. Спиридонов мне показался удрученным и очень уставшим, и я решила дать ему высказаться не спеша.
— У вас что-то произошло, какие-то неприятности? — спросила я, проникаясь помимо воли симпатией и жалостью к этому странному человеку.
Да, наверное, — ответил он, — в вашу газету так просто ведь не приходят… Я иногда читал, вы пишете… Остро, да… — он снова помолчал и, затянувшись своей «Явой» несколько раз, спросил:
— Я помню, в каком-то вашем номере публиковались письма читателей…
Я кивнула.
— В общем, это наша обычная практика: если письмо нам представляется интересным, мы никогда не откажемся от публикации, — сказала я и замолчала.
Было видно, что Спиридонов словно борется с собой, и во мне тут же поднялось все мое неуемное любопытство, но я сдерживалась. Я четко понимала, что такой человек, как он, не пришел бы к нам с ерундой, и то, что он собирается сказать, может оказаться информационной бомбой.
— Я тоже принес вам письмо, — сказал Спиридонов, — только я хочу, чтобы оно было опубликовано после моей смерти. — Он улыбнулся и прибавил:
— Этого ждать недолго, уверяю вас…
— Николай Игнатьевич! — Я повысила голос:
— Ну что вы такое говорите!
Спиридонов пристально посмотрел на меня.
— У меня есть основания для этого, — сказал он. — Понимаете… — Он замялся и вопросительно взглянул на меня.
— Ольга Юрьевна, — подсказала я.
— Да, Ольга Юрьевна, — повторил он медленно, — я попал в сложную ситуацию, из которой рационального выхода не вижу… Остается искать иррациональный. — Он положил докуренную сигарету в пепельницу и, вздохнув, достал следующую. — И, кажется, я его нашел…
Я вздрогнула.
— Что вы хотите этим сказать? — сразу же упавшим голосом произнесла я. — Уж не собираетесь ли вы…
Спиридонов вздохнул.
— Дело вот в чем, — произнес он. — Вы знаете, что я работаю в картинной галерее.., вот уже скоро сорок лет, м-да.., так вот, наша система хранения экспонатов, описание их, приведение в порядок фондов и запасников находится в состоянии безобразнейшем…
Я кивнула, потому что действительно имела некоторое представление об этом.
— Все в основном держится на честности, порядочности и профессионализме персонала, — продолжал Спиридонов. — На том и стоим. Доверие друг к другу, общее дело, служение — извините за громкое слово — вечности. Власти меняются, пристрастия власть имущих — тоже. Искусство живет и развивается по своим логическим законам и не подчиняется сиюминутным требованиям политики… Если, однако, в нашем, так сказать, стаде заводится хоть одна паршивая овца, то это настоящее несчастье…
Спиридонов опустил глаза и продолжил тише и медленнее:
— У нас произошло ЧП, пропала одна картина, ранний вариант «Майского букета» ван Хольмса… Прекрасная вещь, из бывшего собрания графа Нарышкина… Картина хранилась в моем отделе, ключи только у меня и у моих сотрудников, печать моя… За сорок лет впервые случился такой кошмар. — Голос у Спиридонова дрогнул, и он замолчал, успокаиваясь, потом взял себя в руки.
1 2 3 4 5 6