Он подозревал крупное злоупотребление и требовал компенсации, клеймя позором работников милиции и прокуратуры. «Всего, говорит, три раза и обувал… Думаете, в тюрягу загоните — все будет шито-крыто? И там справедливость найду. Законы я знаю…» Уж очень он за справедливость ратовал, подразумевая под ней свои кирзовые сапоги…Короче говоря, после знакомства с Беспалых доказательства его виновности стали вызывать у меня сомнения. Нет, это не парадокс, а своего рода закономерность: я применил «поправочный коэффициент». Я решил, что подобное же впечатление Беспалых произвёл на моих коллег. Такие люди, как он, редко вызывают симпатии. Что из этого следует? Многое. В личных отношениях симпатии и антипатии — дело частное, а тут — общественное. При расследовании надо идти от улик к человеку, а случается наоборот: идут от человека к уликам. Допустим, кто-то вам не понравился. Упрекнуть вас нельзя: этот «кто-то» действительно мерзейшая личность вроде Беспалых. Естественно? Естественно. Но тут таится определённая опасность: вы все, относящееся к нему, начинаете воспринимать в определённом свете. Вам, например, кажется, что он ведёт себя подозрительно на допросах, что-то скрывает, лжёт, неубедительно объясняет тот или иной поступок. И вот формулировка: «Этот субъект мог убить» — постепенно превращается в другую: «Вероятнее всего, он и убил», а там недалеко и до вывода, что он убийца. И это впечатление, основанное только на вашем восприятии, вы уже совершенно неосознанно начинаете подкреплять объективными, с вашей точки зрения, данными: проверяете одни обстоятельства, забывая про другие, верите только определённым свидетелям… Рискованный путь, чаще всего он и приводит к судебным ошибкам. А за ними — искалеченные судьбы, утраченная вера в справедливость… Что, если мои коллеги пошли именно по такому пути? Может быть, этим и объясняется однотипность свидетельских показаний?В судебном процессе обычно выступают две стороны: прокурор и адвокат. Один обвиняет, другой защищает. Во время предварительного следствия защита и обвинение — функции следователя. Он в двух лицах. Исследуя обстоятельства дела, следователь по крупице собирает все, что компрометирует и оправдывает обвиняемого, пытается оценить каждый факт с двух противоположных позиций. А в деле Беспалых я прокурора самовластно отстранил, оставив только его оппонента, придирчивого и настойчивого. На все я теперь старался смотреть только с позиции защиты. Это и было «поправочным коэффициентом» на личную антипатию и возможную предвзятость моих предшественников.Как вёл себя мой адвокат в процессе? Великолепно! Нет, ораторскими выкрутасами он не злоупотреблял. Он бил по самым слабым местам обвинения, бил методично, уверенно. «Граждане судьи, — говорил он, — косвенные улики являются вескими доказательствами только в том случае, если они составляют единую неразрывную цепь. Выбейте из неё лишь одно звено — и цепи уже нет. А здесь каждое звено вызывает серьёзное сомнение. Обвинение ссылается на то, что Беспалых был близок с Шониной. Но, как известно из материалов дела, у Шониной были любовники и помимо него. Он её ревновал? Но разве другие её не ревновали? Опознание? Оно проводилось только по внешнему виду и цвету рубашки. На Беспалых похожи тысячи людей, и десятки тысяч носят точно такие же рубашки. Ложное алиби? Человек может быть ни в чем не виновен и тем не менее солгать, если видит, что обстоятельства складываются против него и единственный путь к спасению — ложь. Что же касается того, что Беспалых видели недалеко от места убийства, то я там тоже был…» Адвокат заявил около десяти ходатайств, и я их удовлетворил. Все без исключения…Прежде всего я послал на повторную экспертизу слепок следа, обнаруженного на месте происшествия. У меня было подозрение, что эксперт ошибся. Затем я начал разыскивать Бурдюкова, который сидел вместе с Беспалых в КПЗ. Найти его удалось в одной из колоний, где он отбывал очередной срок за воровство. По моей просьбе его к нам этапировали. Я думал, что беседа с ним внесёт во все ясность. Но мои надежды оказались преждевременны. Очная ставка Беспалых с Бурдюковым только подтвердила их предыдущие показания, причём Бурдюков вёл себя более активно и, я бы сказал, убедительней, чем Беспалых.— Ну чего ты врёшь гражданину следователю? — нажимал он. — Время отнимаешь, нервы треплешь… Думаешь, у него — доброжелательный жест в мою сторону, — кроме тебя, дел нету? Как белка в колесе крутится, дни и ночи преступность искореняет… Глуп ты, потому и ведёшь себя как грецкий орех: не знаешь, когда колоться надо. Ну, мне бы сболтнул — куда ни шло врёт Бурдюков. А ведь нас в капезухе четверо было. Допёр?— Ты это брось, — тупо бормотал Беспалых, и его физиономия все больше наливалась кровью. — Ничего я не говорил. Не убивал я Зинку…Бурдюков с Беспалых раньше знакомы не были, никаких личных счётов между ними не существовало. Спрашивается, зачем Бурдюкову нужно было оговаривать подследственного?А если он говорил правду, следовательно… Необходимо было, чтобы показания Бурдюкова подтвердили другие — те, кто в это же время находился в камере.И я начал наводить справки. Один из сидевших в то время в камере предварительного заключения умер, а другой, как выяснилось, был жив-здоров и работал где-то в Красноярском крае в леспромхозе. Я уже подготовил частное поручение о его допросе, как вдруг показания Бурдюкова совершенно неожиданно превратились из доказательства обвинения в доказательство зашиты…Во время очередного допроса, видимо, чувствуя, что я ему не совсем доверяю, он между прочим сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74