- Сам пойди посмотри.
Глеб торопливо вытер полотенцем пену с рук и двинулся вслед за женой в спальню.
Лена в какой-то нервной лихорадке вынимала из трельяжного ящика свои украшения - клипсы, сережки, браслеты, кольца, нитки жемчуга, броши. Все это было в основном недорогое, для разных нарядов. Подарки самого Глеба, его и ее родителей. Но драгоценности, что хранились в футлярах с монограммой, исчезли. Кроме перстня, который Лена надевала на концерт.
- Видишь, нет! - истерично крикнула она, демонстрируя пустые коробки. - Нету!
- Успокойся, Фери! - проговорил Глеб. Он побледнел, на лбу резко обозначились две продольные морщины. - Может, ты сунула куда-нибудь? Вспомни!
- Что я, чокнутая, да? Перед отъездом на концерт видела! Понимаешь, тут все лежало, на месте!
Швырнув пустые футляры на трельяж, она прижала кулаки к глазам и тонко заголосила.
- Фери, Фери... - растерялся Глеб. Он обнял жену за плечи, но она оттолкнула его, плюхнулась на постель и заплакала навзрыд.
- Что... скажу... папе? - сквозь слезы выдавила она из себя. Прокутили, да?
У Глеба на скулах заходили желваки. Он зябко поежился, переступая с ноги на ногу.
- Ну, делай же что-нибудь! - взвизгнула Лена. - Чего стоишь? Конечно, это не твое!
- Заткнись! - вдруг заорал Глеб.
Лена от неожиданности замолчала и со страхом посмотрела на мужа.
- Прости... - пробормотал он. - Прости, Фери... Я понимаю... Но нельзя же так убиваться. - И стал гладить ее по голове.
Лена схватила его руку, прижала к губам.
- И ты извини, - тихо прошептала она. - Я вела себя отвратительно. Дурочка, это точно. Но... Это ведь не какая-нибудь бижутерия! Сам знаешь бриллианты, платина, золото. Отец с ума сойдет!
Глеб распахнул шкаф.
- Ты что? - удивилась Лена.
- Нас обворовали! Понимаешь, здесь кто-то был! - зловеще-спокойно сказал он.
И только теперь до нее дошел жуткий смысл происшедшего. Лена встала и принялась вместе с мужем осматривать вещи.
Его и ее кожаные пальто висели на месте. Мохеровая шаль и свитер тоже. Нетронутыми остались и многочисленные платья Лены, коробки с туфлями, костюмы Глеба, его кожаный пиджак и ни разу не надеванные мужские немецкие сапоги "саламандра".
- Тут все вроде цело, - мрачно констатировал Глеб. - А в комнате?
- Глеб, вода! - вспомнила Лена.
Со словами "ах, черт!" он побежал в ванную. И вовремя. Пенная шапка уже вываливалась из ванны. Глеб закрыл краны и вернулся к жене.
- Оденься, - сказала она. - Простудишься.
Он натянул на себя спортивный костюм "адидас", и оба супруга пошли ревизовать большую комнату.
Первым делом занялись стенкой. Лена дотошно пересчитывала хрустальные вазы, фужеры, наборы с богемскими рюмками и бокалами. Затем осмотрела ледериновые коробки с серебряными столовыми приборами.
Все было на месте. Как и прочие дорогие и недорогие безделушки: фарфоровые статуэтки, настольные зажигалки, паркер с золотым пером, китайское блюдо семнадцатого века, севрский сервиз.
Радиоаппаратура - а она стоила очень дорого, все японского производства: "сони" и "джи-ви-си" - не заинтересовала вора.
- Смотри, и дубленка моя здесь, - показал на вешалку в прихожей Глеб. - Наверное, фасон не понравился, - мрачно сострил он.
- Ты еще шутишь, - вздохнула Лена.
- Что же теперь - вешаться? - усмехнулся муж. - Но как они вошли? - Он осмотрел входную дверь, замки. - Вроде все цело.
- Что гадать, - сказала Лена и, неожиданно для себя, решительно произнесла: - Вот что, Глеб, звони-ка Игнату Прохоровичу! Срочно!
- Погоди, - отмахнулся он.
- Так время!.. Понимаешь? Время дорого! Воры успеют скрыться!
- Не волнуйся, - осклабился Глеб, - уже скрылись.
- Ну, знаешь! - возмутилась Лена.
- Ради бога! Пожалуйста! - Глеб направился в комнату, снова начиная злиться. - Сейчас примчится куча милиционеров, начнутся вопросы, допросы. Он снял, трубку. - Только я хотел бы знать, как к этому отнесется Антон Викентьевич?
- А как? - удивленно спросила Лена. - Я думаю, папа поступил бы именно так.
- Ты уверена? - Глеб, играя трубкой, внимательно смотрел на жену.
И Лена вдруг почувствовала, что твердой уверенности на этот счет у нее нет.
Она почему-то представила себе не отца, а бабушку. Бабу Лику, Леокадию Модестовну. Властную, надменную старуху, которая в свои восемьдесят лет ходила прямо, гордо неся красивую седую голову. И этот вензель на футлярах - Леокадия Гоголева - ассоциировался у Лены с чопорностью и загадочностью матери отца.
Баба Лика занимала отдельную комнату - самую светлую в квартире. Лену приучили входить к бабушке только с ее разрешения. Но Лену туда и не тянуло, хотя у Леокадии Модестовны было множество диковинных, красивых вещей. Ширма, обтянутая шелком, разрисованная хризантемами, фарфоровый божок с монгольским лицом, который долго качался, если его тронуть; веер из черных пушистых перьев: негритенок в чалме, атласных шароварах и с серебряной саблей в руке; альбом семейных дагерротипов в красном сафьяновом переплете.
Баба Лика редко выходила из своего обиталища. Она словно презирала мир настоящего, оставаясь там, в своем прошлом.
В дни бабушкиных именин (не рождения, а именин!) отец с утра просил Лену одеться понаряднее и навестить Леокадию Модестовну с поздравлением. Старуха сидела у окна в кресле в торжественном темном платье из кастильских кружев. Она, касаясь холодными сухими губами лба девочки, говорила:
- Спасибо, моя милая... - И закрывала глаза, словно засыпала.
Лена, боясь нарушить малейшим звуком ее забытье, тихо удалялась.
Месяца за три до смерти - Лене тогда было пятнадцать лет - баба Лика неожиданно сама пригласила ее в свое логово (так про себя называла девочка комнату старухи).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34