- Никто не предложил и полпенса. - ответил мой дядя. - На следующее лето, - продолжал он, - к нам приехал духовой оркестр, собиравшийся - так они сообщили нам в день приезда-пробыть у нас до осени. На другой день музыканты в полном составе-все здоровые, веселые ребята - были приглашены на обед к этому закоренелому грешнику. И после этого, пролежав целые сутки в постели, вся компания оставила наш город в самом жалком состоянии. Врач нашего прихода, оказывавший помощь, заявил, что весьма сомнительно, сможет ли кто-нибудь из них впредь сыграть хоть одну арию.
- А вам не известно, чем он их угощал? - спросил мистер Кумбес.
- К несчастью, нет, - ответил мой дядя, - но главным блюдом, говорят, был свиной паштет, купленный в станционном буфете.
- Я уже забыл об остальных преступлениях этого чудовища, - продолжал мой дядя. - Раньше я все их помнил, но память у меня теперь не та, что раньше. Впрочем, вероятно, я не погрешу против истины, если выскажу предположение, что он несколько причастен к последующим похоронам одного джентльмена, который музицировал, перебирая струны арфы пальцами ног, и что также несет некоторую ответственность за одинокую могилу молодого безвестного чужестранца родом из Италии, как-то посетившего наши места и игравшего на шарманке.
- И вот теперь, каждый сочельник, - заключил мой дядя, как бы рассекая своим густым, мрачным голосом напряженное мучительное молчание, прокравшееся, точно тень, в комнату и овладевшее всеми нами, - дух этого ужасного грешника появляется в голубой спальне нашего дома. Там от полуночи и до первых петухов раздаются дикие вопли и стоны, насмешливый хохот, а временами призрачные звуки ударов. Там он ведет свою ожесточенную призрачную битву с привидениями корнетиста и певца, иногда поддерживаемыми тенями оркестрантов, в то время как дух задушенного арфиста, исполняет безумные замогильные мелодии призрачными ногами на призраке сломанной арфы.
Дядя прибавил, что в сочельник голубая спальня не может быть использована по назначению, - спать там никак нельзя.
- Т-с-с! - прошептал дядя, поднимая, в знак предостережения, руку к потолку. Мы, затаив дыхание, прислушались.
- Тсс! Слышите! Они сейчас как раз там, в голубой спальне!
Тогда я встал и сказал, что желаю провести ночь один в голубой спальне.
Но прежде чем я расскажу свою собственную историю, то есть историю того, что произошло в голубой спальне, - мне хотелось бы предложить вам небольшое предисловие, или
МОИ ЛИЧНЫЕ КОММЕНТАРИИ
Собираясь приступить к рассказу о моих собственных Е приключениях с привидениями, я нахожусь в большой нерешительности. Видите ли, это совсем не такого рода история, как те, что я вам рассказывал до сих пор - вернее, как вам рассказывали Тедди Биффлс, мистер Кумбес и мой дядя. Это истинная история. Это вовсе не то, что обычно рассказывает джентльмен, сидя в сочельник у камина и попивая пунш с большим количеством виски; это отчет о подлинных событиях.
Да, это вовсе не рассказ в общепринятом значении слова, это именно отчет. И потому, я чувствую, он почти неуместен в такой книге. Он был бы гораздо более кстати в биографическом исследовании или, скажем, в учебнике английской истории.
Есть еще одно обстоятельство, которое затрудняет мое повествование, оно заключается в том, что речь пойдет обо мне самом. Рассказывая вам эту историю, мне придется все время говорить о себе, что среди нас, современных писателей, совершенно не принято. Если у нас, литераторов нового направления, есть какое-нибудь похвальное стремление, более постоянное, чем все остальные, так это стремление никогда не казаться самовлюбленным.
Я сам, - так меня уверяют, - довожу до крайности эту застенчивость, эту боязливую сдержанность во всем, что касается моей особы, - и читающая публика весьма этим недовольна. Люди приходят ко мне и говорят:
"Ну, послушайте, почему вы не расскажете о себе хоть немножко? Это нас интересует. Напишите что-нибудь о себе".
Но я всегда отвечал: "Нет! "
И не потому, что я считаю эту тему неинтересной. Наоборот, я даже представить себе не могу темы, более захватывающей для всего человечества или, по крайней мере, для его культурной части.
Я не пишу о себе принципиально, - потому что это противоречит истинному искусству и подает дурной пример подрастающему поколению. Другие писатели (их немало), я знаю, делают это, но я ни за что заниматься этим не буду, разве что в исключительных случаях.
При обычных обстоятельствах, следовательно, я бы умолчал об этом происшествии. Я бы сказал самому себе:
"Нет! Это талантливый и поучительный рассказ, это, необычайный, увлекательный и роковой рассказ, и читатели с удовольствием выслушали бы его, да и мне самому страстно хотелось бы поскорей его рассказать, но он целиком посвящен мне, моей личности, тому, что я говорил, видел н сделал, и я не могу это описывать. Мой сдержанный характер, моя скромная натура не позволяют говорить о себе так много".
Однако, ввиду необычайности некоторых обстоятельств, я вынужден, несмотря на всю свою скромность, воспользоваться возможностью рассказать именно о том, что произошло со мной лично.
Как я уже говорил, в нашей семье из-за этой пирушки произошла размолвка, и я за свое участие в событиях, о которых собираюсь рассказать, стал жертвой жестокой несправедливости.
Чтобы возродить мою прежнюю репутацию, рассеять тучи клеветы и измышлений, которыми она была запятнана, - лучше всего, я убежден, дать читателю простое, полное достоинства повествование о неприкрашенных событиях, происшедших со мной, с тем чтобы каждый мог самостоятельно судить обо всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11