ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Ну… молодец девка, даром что без характера.
10
С утра солнце нападает на мир с новым жаром. Сверху все груды хлама сияют светом призрачным. Замки из стекла и алюминия в легком сиреневом дыму дрожат; поезда нежными гудками проницают сияющее пространство, в котором жар усиливается постепенно. Любой голос пропадает эхом в этой сверкающей яме; любой луч теряется во множестве отблесков; любое действие ничтожно, и любая мысль незначимо мала.
Леви Штейнман проснулся и вспомнил.
— Блин, блин, блинский блин, — просипел он, протирая глаза руками.
У двери кокетливо стояла под махровой салфеточкой утренняя потребительская корзинка: французская булка, масло, горячий кофе.
— На хрен, — буркнул Штейнман и пнул корзинку.
Кофе растеклось, булка вылетела и гукнула. Пусть думают, что ему не нравится потребительское общество.
В раздумьях Леви Штейнман взялся за ручку машины. Как-то быстро эта игра началась, а, Леви Штейнман? Тебя уже просчитали мгновенно, а ты еще только руку занес. Впрочем, стоп. Если ты, Леви Штейнман, еще жив, значит, в точности они еще ничего не знают. И вот стоит банк Бакановиц (Леви на полном ходу мимо черных теней влетел в гараж и тормознул со скрежетом), и вот в сантиметре от твоего бампера машина этого гада директора. Если бы они знали, Леви бы уже знал, что они знают. Значит, они не знают. Не зря они там интимно шептались у воды, тогда в туалете. Простые методы хеджирования! — Леви Штейнман уселся за свой стол, покрутил головой — вошел Алекс.
— Привет, Леви, — сказал он. — Мы все сделали, всех нашли, кого ты просил. И девицу эту тоже, которая тебе вчера вечером понадобилась. Знаешь, кто она?
— Кто? — насторожился Штейнман.
— Франческа Суара, — доложил Алекс. — Личный секретарь главы нефтяной корпорации Серпинского, вот как.
— Спасибо, — развеселился Штейнман.
Тра-ля-ля! Этот чиновник, который толкнул информацию нашему директору, он толкнул ее не один раз. А два. Или даже больше двух. Предприимчивый товарищ, как ты считаешь, а? Кому нужно водяное топливо? Ну конечно, нефтянику… Болек Серпинский, надо же! Патриот! Тридцать три приюта, призывы помочь нецивилизованному миру, член четырех клубов! Ну, все, подумал Леви Штейнман, директор просрал. Наш банк крут, но с Серпинским соревноваться пупок развяжется. Он оттолкнулся от стола, отъехал почти до дверей по жесткому ковру. Алекс, который в припадке жадности пытался разом делать свою и его работу, глянул — поднял брови. У Алекса уже был условный рефлекс: чем дальше начальник откатывается от стола, тем больше драйв, тем значительнее происходящие события. Штейнман уже несся по коридору в сторону директора, а Алекс так и сидел с поднятыми бровями, соображая: вверх случился или вниз?
Как это глупо было со стороны директора Бакановица — не сделать себе отдельного кабинета. А все оттого, что Элия Бакановиц любил торговать. Как животное какое, например, сорока. Элия Бакановиц торговал бы клубнику, выращенную своими руками, но его отец был не садовником, а инвестиционным банкиром, и брат, и вот Элия Бакановиц тоже стал директором банка. Но отец и брат любили рулить, а Элия Бакановиц плотненько любил торговать, он сидел днями и продавал-покупал, раскрыв рот от внимания, будто нацелившись пухлыми губами на яблоко, а для этого отдельный кабинет не так удобен, как просторный ангар, где все парятся вместе и можно перекрикиваться.
— Нас, кажется, хотят опередить, — Штейнман подошел к директору сзади и ткнул пальцем в индекс нефтяной компании Серпинского у него на экране. — Девица. Секретарша его личная.
— Ха-ха, — отчетливо произнес Элия Бакановиц, быстренько запрокидывая голову, так что Штейнману стало видно его опрокинутые глаза. — У нас есть два выхода.
— Как-то чересчур оптимистично, — заметил Штейнман. — Есть, да еще целых два.
— Я припугну его, — сказал Бакановиц. — Он у меня получит по полной программе. Ничего конкретного, просто напугаю. — Видно было, что он по ходу дела соображает, как можно заработать на напуганном нефтянике. — А ты давай окучивай девицу, — Элия Бакановиц покрутился, утрамбовался и подмигнул.
Глаза у тебя, директор, дикие. Нечеловеческие уже какие-то. Интересно, как он видит мир? — вдруг подумалось Штейнману. Вот эти все вагоны, отгружаемые внизу за окном, этот ветер и песни из супермаркета, угольную пыль, грохот стройки? Видит ли он это остро, как я, или все заляпано одним острым резким вкусом и ритмом — чье оно, нужно ли кому-нибудь, спрос-предложение? На крыше банка вертолет; в воскресенье директор летает на побережье тратить свои деньги. Штейнман представил, как он плавает в бассейне, а вокруг него вьются мухи-бабы, а в крепкой руке у него бутылка «Айриш-крим». О чем он думает в такие моменты? О работе, подумал Штейнман с содроганием, это абсолютно точно. Да какая на хрен разница на самом-то деле, о чем он думает. Вот ты, Леви Штейнман, когда развлекаешься, не думаешь вообще ни о чем. И что?
Солнце боком скользило в окно, жаркий ветер пах железом и пылью. Алекс выкручивал из рекламщиков скидки. Другой подчиненный уткнулся носом в компьютер и корчил рожи. Зачем это все, подумал Леви Штейнман. Как зачем, мать твою, одернул он себя. Затем! Он одернул пиджак. Мягкий стул подался вниз. Взыграл пальцами по клавиатуре, набросал букв, стер половину, набросал еще. «Дорогая Франческа! Мне кажется, будет вполне уместно…»
11
От этого на самом деле можно было с ума сойти: как вечер сменял утро, и как опять начиналась ночь. Элия Бакановиц потому и работал сутками, что тошно ему было на это смотреть — как солнце уделывает этот мир раз за разом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
10
С утра солнце нападает на мир с новым жаром. Сверху все груды хлама сияют светом призрачным. Замки из стекла и алюминия в легком сиреневом дыму дрожат; поезда нежными гудками проницают сияющее пространство, в котором жар усиливается постепенно. Любой голос пропадает эхом в этой сверкающей яме; любой луч теряется во множестве отблесков; любое действие ничтожно, и любая мысль незначимо мала.
Леви Штейнман проснулся и вспомнил.
— Блин, блин, блинский блин, — просипел он, протирая глаза руками.
У двери кокетливо стояла под махровой салфеточкой утренняя потребительская корзинка: французская булка, масло, горячий кофе.
— На хрен, — буркнул Штейнман и пнул корзинку.
Кофе растеклось, булка вылетела и гукнула. Пусть думают, что ему не нравится потребительское общество.
В раздумьях Леви Штейнман взялся за ручку машины. Как-то быстро эта игра началась, а, Леви Штейнман? Тебя уже просчитали мгновенно, а ты еще только руку занес. Впрочем, стоп. Если ты, Леви Штейнман, еще жив, значит, в точности они еще ничего не знают. И вот стоит банк Бакановиц (Леви на полном ходу мимо черных теней влетел в гараж и тормознул со скрежетом), и вот в сантиметре от твоего бампера машина этого гада директора. Если бы они знали, Леви бы уже знал, что они знают. Значит, они не знают. Не зря они там интимно шептались у воды, тогда в туалете. Простые методы хеджирования! — Леви Штейнман уселся за свой стол, покрутил головой — вошел Алекс.
— Привет, Леви, — сказал он. — Мы все сделали, всех нашли, кого ты просил. И девицу эту тоже, которая тебе вчера вечером понадобилась. Знаешь, кто она?
— Кто? — насторожился Штейнман.
— Франческа Суара, — доложил Алекс. — Личный секретарь главы нефтяной корпорации Серпинского, вот как.
— Спасибо, — развеселился Штейнман.
Тра-ля-ля! Этот чиновник, который толкнул информацию нашему директору, он толкнул ее не один раз. А два. Или даже больше двух. Предприимчивый товарищ, как ты считаешь, а? Кому нужно водяное топливо? Ну конечно, нефтянику… Болек Серпинский, надо же! Патриот! Тридцать три приюта, призывы помочь нецивилизованному миру, член четырех клубов! Ну, все, подумал Леви Штейнман, директор просрал. Наш банк крут, но с Серпинским соревноваться пупок развяжется. Он оттолкнулся от стола, отъехал почти до дверей по жесткому ковру. Алекс, который в припадке жадности пытался разом делать свою и его работу, глянул — поднял брови. У Алекса уже был условный рефлекс: чем дальше начальник откатывается от стола, тем больше драйв, тем значительнее происходящие события. Штейнман уже несся по коридору в сторону директора, а Алекс так и сидел с поднятыми бровями, соображая: вверх случился или вниз?
Как это глупо было со стороны директора Бакановица — не сделать себе отдельного кабинета. А все оттого, что Элия Бакановиц любил торговать. Как животное какое, например, сорока. Элия Бакановиц торговал бы клубнику, выращенную своими руками, но его отец был не садовником, а инвестиционным банкиром, и брат, и вот Элия Бакановиц тоже стал директором банка. Но отец и брат любили рулить, а Элия Бакановиц плотненько любил торговать, он сидел днями и продавал-покупал, раскрыв рот от внимания, будто нацелившись пухлыми губами на яблоко, а для этого отдельный кабинет не так удобен, как просторный ангар, где все парятся вместе и можно перекрикиваться.
— Нас, кажется, хотят опередить, — Штейнман подошел к директору сзади и ткнул пальцем в индекс нефтяной компании Серпинского у него на экране. — Девица. Секретарша его личная.
— Ха-ха, — отчетливо произнес Элия Бакановиц, быстренько запрокидывая голову, так что Штейнману стало видно его опрокинутые глаза. — У нас есть два выхода.
— Как-то чересчур оптимистично, — заметил Штейнман. — Есть, да еще целых два.
— Я припугну его, — сказал Бакановиц. — Он у меня получит по полной программе. Ничего конкретного, просто напугаю. — Видно было, что он по ходу дела соображает, как можно заработать на напуганном нефтянике. — А ты давай окучивай девицу, — Элия Бакановиц покрутился, утрамбовался и подмигнул.
Глаза у тебя, директор, дикие. Нечеловеческие уже какие-то. Интересно, как он видит мир? — вдруг подумалось Штейнману. Вот эти все вагоны, отгружаемые внизу за окном, этот ветер и песни из супермаркета, угольную пыль, грохот стройки? Видит ли он это остро, как я, или все заляпано одним острым резким вкусом и ритмом — чье оно, нужно ли кому-нибудь, спрос-предложение? На крыше банка вертолет; в воскресенье директор летает на побережье тратить свои деньги. Штейнман представил, как он плавает в бассейне, а вокруг него вьются мухи-бабы, а в крепкой руке у него бутылка «Айриш-крим». О чем он думает в такие моменты? О работе, подумал Штейнман с содроганием, это абсолютно точно. Да какая на хрен разница на самом-то деле, о чем он думает. Вот ты, Леви Штейнман, когда развлекаешься, не думаешь вообще ни о чем. И что?
Солнце боком скользило в окно, жаркий ветер пах железом и пылью. Алекс выкручивал из рекламщиков скидки. Другой подчиненный уткнулся носом в компьютер и корчил рожи. Зачем это все, подумал Леви Штейнман. Как зачем, мать твою, одернул он себя. Затем! Он одернул пиджак. Мягкий стул подался вниз. Взыграл пальцами по клавиатуре, набросал букв, стер половину, набросал еще. «Дорогая Франческа! Мне кажется, будет вполне уместно…»
11
От этого на самом деле можно было с ума сойти: как вечер сменял утро, и как опять начиналась ночь. Элия Бакановиц потому и работал сутками, что тошно ему было на это смотреть — как солнце уделывает этот мир раз за разом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18