— После второго раза.
— Но раньше ведь не засыпал?
— Откуда ты знаешь?
— Я все знаю о мужчинах. Вы встречаетесь один раз в неделю? Два?
— Один.
— А остальные шесть дней? — удивляется бабушка. — Что ты делаешь остальные шесть дней?
— Жду.
— Чем ты его угощаешь?
— Пирожками с клубникой и апельсинами, — отрапортовала я грустно.
— Твоя выдумка? — улыбается бабушка. — Что-то я не припомню, чтобы пекла такие пирожки.
— Моя.
— Клубника и апельсин… Хорошо бы приправить горьким лимоном.
— Бесполезно. Он назвал это повидлом. Вчера.
— Вот как! — оживилась бабушка и внимательно всмотрелась в мое лицо. — А ты и сразу раскисла?
— Я удивилась.
— Тогда вот что. — Она положила ладони на стол, я подвинула одну к себе и легла на нее щекой. — Ты должна решить, насколько тебе нужен этот мужчина.
— Я ничего не хочу менять, — еле слышно пробормотала я.
— Не в твоей породе. Не в твоей. Ты хочешь с ним любиться и дальше? Как долго?
— Очень долго.
— Тогда слушай внимательно. Перед тем как уложить начинку в тесто, возьми чайную ложку, желательно серебряную. Та ложка, что я дарила, еще у тебя? Я киваю, елозя щекой по ее ладони.
— Хорошо. Она должна быть чистой, сухой, и вообще лучше для других нужд ею не пользоваться, потому что серебро впитывает запахи, а запах в этом деле — самое главное. Ты должна стать в темном месте и подумать о возлюбленном. Осторожно вложить ложку себе внутрь настолько глубоко, насколько тебе это понравится. Вытащить и накладывать начинку ею.
Я поднимаю голову, расставляю ноги и смотрю в прорезь халата.
— То есть сюда?.. — показываю пальцем вниз.
— Конечно, — невозмутимо отвечает бабушка. — Для начального знакомства осторожная женщина может просто ложку облизать, но для укрепления любовных отношений — туда.
— А… А если — месячные? — Я настолько обалдела, что вдруг почувствовала себя как в кабинете гинеколога.
— Не хотела тебе говорить, но месячные — это лучший вариант. — Бабушка смотрит в мое лицо, усмехается и проводит пальцем по моему лбу, не разрешая хмуриться. — Это — беспроигрышный вариант, особенно если твои дни совпадают с полнолунием.
— Откуда ты знаешь? — Я перехожу на шепот.
— Наследственное, — пожимает она плечами. — Все женщины в моем роду позднего созревания, все имеют тесную связь с луной, и все… как это сказала сегодня Марина?
— Эротоманки?
— Грубое слово, но что-то в нем есть.
— Действительно, мои мокрые дни всегда проходят под полной луной, я в эти ночи еще и спать не могу. Но мне уже двадцать три, а я не чувствую никакой потребности бросаться на всех мужчин подряд!
— Это слово обозначает совсем другое. Послушай, то, что я тебе посоветовала, ну, с ложкой, это очень серьезно. Подумай, прежде чем делать. Вдруг ты не захочешь видеть своего возлюбленного каждый день!
— Каждый день? Он… Он что, захочет после этого видеть меня каждый день?
— Не знаю, как насчет видеть, но вот все другое… Он захочет это делать только с тобой. Скажи мне “спасибо”.
— Спасибо, — в полном ступоре говорю я.
— Пожалуйста. Это важно — поблагодарить за такой совет. Это очень важно, чтобы от души, понимаешь?
— Понимаю, — киваю я послушно, ничего не понимая. — А что это значит — в нашем роду? Никто ничего не знает о твоих с Питом родителях, о родителях ваших родителей. Моя мать в поисках своего прошлого даже посетила архив.
— Дура, — равнодушно замечает бабушка. — Я тебе все расскажу подробно, но попозже. Вот найдем детей, соберемся вместе — ты, я и Лора, и поговорим. А пока сходи к дедушке Питу и отвлеки его от созерцания наступающей темноты, пока он не впал в исступление.
— Ты, я и Лора? А моя мать? Хотя да, я понимаю. Если бы была Ханна… Извини.
— Не извиняйся. Чему-то тебе у Ханны стоило поучиться. И мне. И Марии. Но в целом — она была недоработанным материалом. Я ее недолюбила. Надеюсь, в новой жизни ей больше повезет.
В гостиной зажжены все лампы. Дедушка Пит, качаясь, сидит на посту у окна.
— Возьми. — Я протягиваю ему бокал.
— Что это? — не останавливаясь и не поворачиваясь, спрашивает он.
— Мускат. Слышишь, пахнет?
— Вспомнил, — сообщает Питер. — Вспомнил, где я видел этого милиционера. Он отказался искать моего кота! Бедный Руди!
— Клаус, — поправляю я. — Питер-Клаус.
— Это кота так звали, а на самом деле это был Руди.
— Нет, Руди был твой старший сын.
— Не делай из меня идиота. Я знаю, что сначала он был сын, а потом к нам пришел бездомный кот. Как только Руди ушел в землю, сразу же появился кот!
— Отвернись от окна.
— Я в порядке.
— Все равно отвернись. — Я разворачиваю кресло-качалку. Питер расплескивает вино.
— Я вижу в темноте. Я все вижу.
— Я знаю.
— Но ты не веришь?
— Верю. Ты видишь в темноте, как кот. И каждый вечер опять и опять утверждаешься в этой своей способности.
— Мы гуляли с Клаусом по ночам. Помнишь нашу соседку? — оживился Питер, оттирая рукавом пятно от пролитого вина на халате.
— Которую? — вяло интересуюсь я, сдерживая зевок.
— Ну эту, в завивке! Она еще держала кур.
— Ладно, помню.
— Она стала борщевиком.
— Что?
— Ее похоронили в пятницу утром, а в субботу у самого нашего забора вылез росток борщевика. Я гулял с Клаусом ночью, и мы слышали, как росток протыкает землю.
— Что это такое — борщевик?
— Ядовитое зонтичное.
— Так ей и надо, — успокаиваю я Пита.
— Не скажи. Что я потом ни делал — выкорчевывал, заливал кипятком, а он выживал и обжигал Золю и тебя!
Я вспомнила, как давно летом обмахивалась от комаров сорванным крупным листом, а потом попала в больницу с красными пятнами на руках, шее и ногах.
— Питер, а где теперь этот куст?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18