Убедившись, что я застыла в отдалении, он продолжил отжимать стамеской замок двери. Я смотрю, как Ладушкин поддевает дверь снизу гвоздодером, осторожно тянет на себя, а гвоздодером тычет назад. Догадавшись, что вот и я пригодилась, беру гвоздодер и решаю воспользоваться им как средством нападения, если из ванной вдруг кто-нибудь выскочит.
Ладушкин, с трудом развернувший дверь и открывший проход в ванную, и я, замахнувшаяся гвоздодером, в первый момент ничего не понимает. Из пены, с одной стороны, торчит большая ступня, шевеля пальцами, а с другой что-то похожее на голову в шлеме. Ладушкин вытаскивает свой пистолет спереди из-за пояса, медленно упаковывает его в кобуру сзади (мне хорошо видно, как он не сразу в нее попадает, потому что рука слегка дрожит) и решительно приседает у ванны.
Мне не видно, что он делает, но тот, который лежит в пене, дергается, дрыгая ногами и заливая пол водой. Я потом поняла, что Ладушкин включил на полную громкость магнитофон, стоящий на коврике. От этого сержант в ванной со стереонаушниками на голове всполошился, снял наушники, уставился на нас со страшным изумлением, осмотрел то место, где раньше висела дверь, и так обалдел, что встал в полный рост, забыв прикрыться.
Ладушкин подал ему полотенце.
— Это японские стереонаушники, — заметила я, показывая пальцем на мокнущие на краю ванной наушники, — восемьдесят долларов, если не ошибаюсь. А это…
Я не успела рассказать все, что знаю про компактную “Сони” на полу.
— Инга Викторовна, выйдите и дайте сержанту одеться, — перебил меня Ладушкин.
— И во что, интересно, он будет одеваться? В кимоно моей тетушки или вот в эти семейные трусы дядюшки? Его одежда и нижнее белье разбросаны по кровати в спальне Ханны!
— Ну, знаешь! — попробовал возмутиться сержант, прикрывая кое-как полотенцем свои чресла. — Ты с представителями закона поуважительней! Я ведь могу и привлечь за насмехательство!
О чем они потом говорили, я не знаю, но сержант ушел не попрощавшись, Ладушкин кое-как приладил замок в ванной, а я за это время, оставленная без присмотра, медленно и тщательно собрала в цветочницу землю на балконе, всю ее перелопатив, но ничего интересного больше не обнаружила.
Наконец мы сидим на кухне, пьем чай и пытаемся разыграть что-то вроде допроса. Ладушкин стал обращаться ко мне на “вы”.
— Вы знали, что у вашей тети было множество знакомых, которые ее посещали, проникая в квартиру в отсутствие мужа не совсем традиционным способом? Я киваю.
— Тем самым круг подозреваемых очень расширяется. Очень! Я киваю.
— Ваш дядя догадывался о наличии у своей жены такого количества близких знакомых? Я пожимаю плечами.
— Вы часто встречались с Ханной Латовой? Я отрицательно качаю головой.
— Не были родственно близки? Я не успела покачать головой еще раз — что-то вспомнив, Ладушкин тут же задал другой вопрос:
— Почему ваша бабушка решила предоставить заботу о воспитании детей Латовой именно вам? Я пожимаю плечами.
— Открой рот, — вдруг говорит Ладушкин устало, опять переходя на “ты”.
Послушно открываю рот, но он смотрит не в него, а в глаза.
— Я имел в виду, скажи, наконец, хоть слово! Ничего на ум сразу не приходит, я закрываю рот и пожимаю плечами.
— Что было в посылке?
— Яблоки, — отвечаю сразу, не задумываясь.
— А в той, которую принесла вчера бывшая жена Латова?
— Яблоки.
Не спуская с меня глаз, Ладушкин вдруг протягивает руку и берет трубку телефона со стены. Набирает номер, а я ругаю себя на чем свет стоит, что не догадалась позвонить бабушке, пока он занимался замком. Он дождался, пока там снимут трубку, представился. Кто взял, дедушка или бабушка? Хорошо бы дедушка, он ничего не знает про посылку! Хорошо бы бабушка ушла на станцию в магазин или на клумбу. Когда она сидит на клумбе, обрабатывая розы, она неприкосновенна, на телефон не реагирует, ни с кем не разговаривает. Не повезло. Устав от переживаний, я тупо отмечаю накатившее на меня равнодушие.
— Значит, яблоки? — Инспектор задумывается и расправляет шнур телефона. — А скажите, пожалуйста, Изольда Францевна, кто вам прислал эти яблоки? Что? Сейчас посмотрите? Я подожду, не вешайте трубку. Я? Я в квартире вашей дочери Ханны беседую с Ингой Викторовной. Да, она знает, что в посылке были яблоки.
Так. Внимание. Бабушка знает, что я здесь, и уже в курсе, что я сказала насчет содержимого посылки. Ладно, я тоже знаю, что она скажет. Ну, на девяносто процентов. На девяносто три. С половиной. Когда она меня в детстве уличала во лжи, я все сваливала на Мэри Эн. Моя любимая пластинка с Алисой в стране чудес… Бабушке потом было достаточно только спросить. И если я хотела извиниться за вранье или просто признаться в нем, то говорила, что это все сделала Мэри Эн. “Бабушка, что бы ты сделала, если бы узнала, что Мэри Эн сломала твою музыкальную шкатулку?”
Ладушкин кивает и вешает трубку на стену у стола. Смотрит на меня.
— Мэри Эн? — интересуюсь я.
— Кто это — Мэриэн? — спрашивает он раздосадованно, и я с гордостью добавляю к девяносто трем с половиной еще шесть с половиной процентов.
— Это та, которая всегда присылает яблоки детям.
— Почему же этой Мэриэн не было на вашем семейном совете? Кто она?
— Мэри Эн никогда не приходит на семейные советы.
— Мне не нравится это дело, — заявляет Ладушкин и, подумав, добавляет:
— Оно мне совсем не нравится. — Он берет блокнот и пишет. — Мэриэн, а фамилия?
— Мэри — имя, Эн — фамилия. Вернее, Эн — первая буква ее фамилии, я точно не помню саму фамилию, просто есть еще одна знакомая Мэри, — вдохновенно сочиняю я, — но та Мэри — Пэ, понимаете, а эта — Мэри Эн, и не надо ее писать в ваш блокнот, это и не родственница совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18