«Неблагодарная свинья! — кипятился тогда Богуслав. — Я подобрал его, запойного, на улице, и что получается? Отожрался, отоспался — и бежать от меня? Никогда больше не поверю тощим!»
— Точно, — кивнул Платон, чувствуя, что сейчас расплачется. — Он… Богуслав всегда доверял толстякам больше…
— Ну да, а вообще толстяки появились на свет оттого, что Каин убил Авеля, так? — ехидно поинтересовался Федор.
— При чем здесь Каин и Авель? — опешил Платон.
— Это все из-за кизила, — объяснил Вениамин. — В той книжке написано, что после братоубийства случился необыкновенный урожай кизила, отец так говорил, и все, кто мог, обожрались этой ягоды и распухли в разных местах. А кто распух равномерно, от того и родились потом великаны.
— Хурали родил Немврода, — кивнул Федя.
— А Немврод родил Атласа, подпиравшего плечами небо, чтобы оно не упало, — подхватил Платон и добавил: — Видите, и от больших толстяков бывает прок.
— Анкл, — осторожно поинтересовался Вениамин. — У тебя что, с отцом была одна книга на двоих?
— Нет, — сказал Платон, справившись наконец с комком в горле, — я прочел эту книгу не очень давно и, скажу вам честно, с годами мне все больше кажется, что одной такой книги некоторым людям вполне достаточно для осознания сущности жизни.
— А мы на тему осознания жизни, — сказал Веня, — как раз кое-что припасли.
Он пошел в коридор, притащил рюкзак, долго рылся в нем, потом выудил длинную бутылку с узким горлышком, заткнутую самодельной пробкой.
— Неси стаканы, Тони.
— Что это?
— Ракия. Отличная штука. Не сразу шибает, а погодя. Успеем поговорить в сознанке.
— Нет, ребята, спасибо, но я не пью крепкие спиртные напитки.
— Это не напиток. Это ракия. И мы не собираемся ее просто так пить, да, Федька?
— Да. Мы будем пить ее на конкретную тему. Мы будем отца поминать. И ты, Тони, будешь последним…
— Не обзывай дядю Тони, он и так не в себе, — заступился за Платона Веня.
— Я хотел сказать, что он будет последним козлом, если не выпьет за помин отца.
— Вот и не обзывай. Он выпьет, да, Тони?
И Платон сделал совершенно зверский глоток из высокого бокала богемского стекла.
Восстановив дыхание, он обратил внимание, что пробка из бутылки обернута какой-то не очень чистой тряпицей.
— Старик в гостинице подарил, — заметил его интерес Веня. — Он сам делал ракию. Мы попробовали, пока у самолетов маялись, чтобы зря ее не тащить, и одобрили.
— Класс, — кивнул Федор. — Теперь за поминки души. Давай стакан, Тони. Что ты в него вцепился?
— А перед этим за что пили?
— За помин тела. Ты видел его мертвое тело, Тони?
— На фотографии, — тихо сказал Платон.
— Впечатляет, да? В такой позе помереть любому можно пожелать! Ты что, не согласен?
— Согласен, — кивнул Платон и подвинул свой бокал.
Третью пили за то, чтобы Богуслав Матвеевич Омолов попал в хорошую компанию. Потом Платон ничего не помнил, пока не обнаружил себя у входной двери, таращившимся в глазок.
Звонили долго и настойчиво.
— Кто там, Тони? — крикнул один из братьев из комнаты.
— Большая красная голова, — честно ответил Платон, держась за дверь.
Красное пятно отплыло в сторону. Физиономия женщины, уродски.удлиняясь, приблизилась кошмаром, и Платону стало страшно, что между этим ужасом и его зрачком только стеклышко. Он отпрянул.
— Откройте, это Аврора.
Пока открывал замки, Платон вспомнил, кто такая Аврора.
— Я принесла шлем, — она вошла в коридор, держа под мышкой приплюснутый и изрядно ободранный красный шлем.
— Это Аврора, она принесла шлем, — доложил Платон, возвращаясь к столу.
— А теперь — за любовь! — По столу к нему медленно двигалась рюмка. Чтобы убедиться, что в глазах не двоится, Платон потрогал бутылки на столе. Две. Одинаковые и уже пустые.
— Думаете, он там будет любить? — засомневался Платон.
— А что ему еще остается на том свете делать с таким членом? — логично заметил Федор.
Потом вдруг Платон обнаружил себя на улице. Белесое небо опадало клочьями тумана и путалось под ногами.
— У вас всегда тут так светло по ночам? — поежился Веня. — Ночь должна быть темной.
— Это смотря для чего, — заметил Платон, собираясь объяснить, как восхитительно бродить по городу в молочной воде разлившегося по асфальту неба, с утопившимися в ней фонарями, но вдруг не смог подобрать слов. — Все фонари утопились, — захихикал он.
— Зря мы его так напоили, — донеслось издалека, как сквозь вату в ушах. — Он не сработает.
— Сработает. Видел, как он сделал это с закрытыми глазами?
— Так то же вблизи. А там неизвестно, с какого расстояния стрелять придется.
— Кому стрелять придётся? — насторожился Платон. — Я не умею стрелять! Вы меня не за того принимаете! Я всю жизнь был бухгалтером, средненьким таким, благоразумным бухгалтером.
— Видишь? Отлично соображает и отвечает за слова!
Платон очнулся в самолете. Голова раскалывалась. Он осмотрел небольшой салон, насчитал всего по шесть иллюминаторов с каждой стороны и, обмирая внутренностями, растолкал всхрапывающего Веню.
— Куда мы летим?
— Все нормально, анкл Тони. В Ялту летим. Расслабься.
Кроме них троих в салоне было еще два человека. Они спали, укрывшись с головой пледами.
— Что же это творится, как же так можно?.. Я запер квартиру?
— Запер, Тони, иди поспи.
— А сигнализацию включил?!
— Нет. Там кошелка твоя осталась убирать.
— Кошелка? Ах да, эта женщина… Господи, надеюсь, она не тронет аппаратуру…
— Она сказала, что все вытрет и вычистит.
— Мне нужно позвонить.
— Позвони, Тони.
Платон обшарил свои карманы. Потом — сумку у ног спящего Федора. С недоумением несколько секунд разглядывал огромный пистолет со странно длинным дулом, потом опять зарыл его в полотенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16