Миссис Форбс была Дженни совсем не интересна. Миссис Форбс принадлежала к таким людям, которых просто уже не замечаешь. Если кого-то знаешь всю жизнь и всю жизнь этот человек здесь, рядом, то о нем почти не думаешь, его воспринимаешь, как нечто само собой разумеющееся. Миссис Форбс была здесь всегда, как и ее маленькие девочки Джойси и Мэг, как взрослые уже Мэк и Ален. Между братьями и сестрами была большая разница в возрасте, потому что Мэк и Ален родились в первые годы замужества миссис Форбс, а две дочки появились уже после войны, так и вышло, что Мэк и Ален были взрослыми, а девочкам — одной девять, а другой десять лет. Все они были частью жизни Дженни. Своих родственников у нее не было. Когда мистер Форбс умер, Дженни казалось, что она потеряла родного дядю. Мистер Форбс на свой лад — рассеянно-отсутствующий — был неизменно добр к ней. Он вообще был очень рассеянным человеком и постоянно поражал Дженни тем, что был здесь как бы наполовину.
Иногда ей очень хотелось знать, где же находятся другая половина мистера Форбса. Но та половина, которая была здесь, к Дженни постоянно относилась по-доброму.
И Гарстон тоже всегда была рядом, но она была другая.
Дженни называла ее Гарсти. Она была вся в делах, вся в заботах о ком-то, неутомимая и совершенно не склонная к сантиментам. Как странно видеть Гарсти лежащей целый пень не шелохнувшись. Ее нашел Джим Стоке, который служит у мистера Карпентера. В двенадцать часов, посвистывая он направлялся к себе обедать. Мисс Гарстон, видимо купила все, что нужно, и возвращалась домой. Но она не успела проехать даже половину пути. Остались следы там, где ее велосипед почему-то съехал с дороги. Почему? Никто не знал. Если это машина, то, значит, она проехала мимо и никто даже не вышел, чтобы поднять ее… Машина вообще не остановилась. А упавшая мисс Гарстон больше не двигалась. Так и осталась лежать на обочине среди пыльных веток ежевики. Искореженный велосипед валялся на обочине, и никто не мог сказать, что же случилось с мисс Гарстон.
Тут Дженни отвлеклась от своих мыслей, так как мисс Гарстон вдруг пошевелилась. Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Оглядев комнату, она снова опустила веки.
Взгляд был туманным, ничего не видящим. Сердце Дженни забилось сильнее.
— Гарсти… — произнесла она приглушенно, так говорят, когда страшатся побеспокоить больного.
Глаза снова открылись и на этот раз смотрели осмысленно.
— Дженни, — произнесла она тихо, но четко.
— Да! — отозвалась Дженни.
— Меня сбили.
— Да, но теперь, Гарсти, все будет в порядке, — Я… так… не… думаю…
Дженни взяла бледную руку в свои ладони. Мисс Гарстон всегда гордилась своими руками. Они были единственной ее красой, и она тщательно ухаживала за ними. Теперь они неподвижно лежат на простыне: пальцы слегка согнуты, ногти ровные и блестящие. Изящная рука в ладонях Дженни была вялой, слабой… безжизненной.
— О Гарсти, Гарсти… — тихонечко позвала Дженни.
Глаза снова открылись, и мисс Гарстон заговорила. Казалось, она только продолжала мысль, начало которой покоилось в ее дремоте.
— ..так что все принадлежит тебе… Ты ведь знаешь это, да? — спросила она.
— Не беспокойтесь об этом, Гарсти!
Мисс Гарстон прикрыла глаза, но чувствовалось, что ее не оставляет тревога. Рука, лежавшая в ладонях Дженни, дрогнула. Мисс Гарстон будто старалась проснуться, но никак не могла одолеть дремоту.
— Не надо! Не напрягайтесь, Гарсти! Вам нельзя. Вы не должны… Не сейчас, попозже, когда вам будет лучше…
Глаза мисс Гарстон широко распахнулись. Первый раз за весь день она чуть шевельнула головой. Это было слабое, почти неприметное движение, но оно явно означало: «Heт!»
Мисс Гарстон опять лежала не шевелясь. Глаза ее не отрывались от лица Дженни. Наконец она очень тихо спросила:
— Я это сказала?
— Не знаю.
— Это… так трудно! Я должна была сказать раньше, а… а не скрывать от тебя. Я никогда не думала… что уйду… так и не сказав. Но мне казалось, что лучше не торопиться. Твоя мать… — мисс Гарстон остановилась. — Она была Дженнифер Хилл. Твой отец… твой отец ничего не знал о тебе… не знал, что ты должна родиться… Я не думаю, что он это знал, ведь Дженнифер ничего не говорила. Это был Ричард Форбс.
Ричард Элингтон Форбс. Элингтон принадлежит ему. Но этого-то я от тебя не скрывала… Это все знают.
Холодная рука в ладонях Дженни дрогнула и повернулась.
— Не волнуйтесь, Гарсти, — быстро проговорила Дженни. — О, пожалуйста, не волнуйтесь!
— Я должна.
Эти два слова прозвучали четко и почти громко. И как-то очень торжественно. Она опять надолго замолчала, будто снова унесшись куда-то прочь. Но вот она заговорила опять.
— Я не должна была так поступать. Вначале я ни в чем не была уверена. А потом появилась ты… новорожденное дитя… и твоя мать умерла, но она так ничего и не сказала.
Если бы она мне сказала… я бы… Я не выдала бы ее. О нет!
Поверь мне… потому, что это правда…
— Конечно! Я вам верю. О, только не тревожьте себя!
— Я должна… — снова произнесли бледные губы. Дыхание стало неровным, а голос — совсем слабым.
Прошло немало времени, прежде чем она снова смогла заговорить.
— Я ни о чем больше не думала… пока… пока тебе не исполнилось семь лет, и мистер и миссис Форбс, они все это время были здесь. Я поделилась с подругой, и она сказала: «Знаешь, есть способ проверить. Если они были женаты, то сохранилась копия свидетельства в Сомерсет-хаусе». Я тебе говорила о письме?
— Нет. Никогда. Даже не упоминали.
Мисс Гарстон словно ее не слышала и продолжала вопить тихим голосом, почти шепотом. Будто шелестели под легким ветерком деревья или когда что-то слышишь сквозь сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78