«Имидж – ничто!» – прочитала написанный на нем слоган Ирка и хмыкнула. Очень в тему!
Спустившись с платформы и купив в магазинчике банку «Спрайта» (ее имидж произвел неизгладимое впечатление на продавщицу!), Ирка направилась по шоссе в сторону отчего дома. Дошла за двадцать минут. Могла бы попасть туда и раньше, если б согласилась на то, чтоб ее подвез сердобольный старичок на «Москвиче-412», но Ирка отказалась – ей хотелось пройтись.
Мама встретила на пороге. Увидела в окно приближающуюся к дому дочь, выскочила на лестничную клетку и буквально упала в Иркины объятия. Она рыдала, руки ее, припудренные мукой, тряслись. Ирка прижала ее к себе и тоже заплакала. Они долго стояли в подъезде, воя в голос, потом в унисон засмеялись и заторопились в квартиру.
Мать стала суетиться у плиты, рассыпая по кухне муку (она затеяла пироги – как чувствовала, что кто-то в гости явится), сшибая табуретки, роняя ложки. Ира порывалась ей помочь, но мама не позволяла. Она то усаживала дочь на диван, то отправляла ее в ванную мыться, то совала какую-нибудь еду и все никак не могла поверить, что эта изможденная, сурово нахмуренная немолодая женщина – ее тридцатилетняя красавица-дочь.
Потом, когда Ирка намылась, а мама приготовила обед, пришли бабушка и Люська. Бабушка притащила целую сумку всяких домашних солений-варений, а Люська бутылку пятизвездочного коньяка. Накрыв на стол, они расселись. Выпили по пятьдесят граммов. Ирка, опорожнив стопку, передернулась. Она отвыкла от алкоголя вообще, а от коньяка – в частности. Вкус некогда любимого напитка показался противным, а быстро пришедшее опьянение было настолько расслабляющим, что она тут же уснула. Даже не попробовав маминых пирогов и бабушкиных помидорчиков.
Проснулась Ирка рано. Мама спала. Бабушки с Люсей не было – они ушли поздним вечером (чтобы не тревожить спящую, все переместились на кухню и долго разговаривали там, стараясь избегать темы, касающейся разительной перемены во внешности и поведении Ирки), не забыв убрать со стола и перемыть посуду. Ирина села за чистый стол, достала из банки соленый огурчик и со смаком им захрустела. Съев один, потом второй и третий, она встала, чтобы поставить чайник. А потом застыла возле окна и стала рассматривать двор, по которому носилась девочкой, пробегала девушкой, степенно ходила молодой женщиной. Вон лавочка, на которой они с братом любили отдохнуть после работы, потрепаться, на ней же они сидели с Люськой, сплетничая об общих подружках, там целовались с Бэком перед тем, как проститься…
Бэк! Тогда он был ее женихом, потом стал мужем. Первым и единственным. Любимым. При воспоминании о нем к Иркиному горлу подступил ком. Она готова была вновь расплакаться, но все-таки сдержалась. Ведь никогда не была плаксой, даже в тюрьме очень редко лила слезы, а на свободе ревет и ревет… Как плотину прорвало!
Взяв себя в руки, Ирка заварила себе чаю – крепкого и сладкого-пресладкого, перекусила, потом оделась и вышла из квартиры. Она решила наведаться туда, где началась их с Бэком история и где в ней была поставлена финальная точка, – в ИХ дом. Именно в нем, в старинном особнячке, принадлежавшем до революции купцу-миллионщику, а затем Бэку, произошло их первое свидание. Там же они играли свадьбу. И там же Бэка убили! Во время вечеринки по случаю «ситцевой» годовщины. Убил один из девяти Иркиных друзей – ровно столько человек были приглашены на нее…
Доехав до старой площади на рейсовом автобусе, она вышла и двинулась в сторону реки Сейминки. Пока шла, напряженно размышляла о том, что не знает, с чего начать поиски убийцы. Находясь в тюрьме и мечтая о том, как, выйдя на свободу, она восстановит справедливость, Ирка представляла лишь конечный результат: собрав всех в комнате, где был убит Бэк, она подойдет к убийце и спросит: «За что?» Она прокручивала в воображении эту сцену много-много раз, а вот конкретного плана действий не разработала. Она уподобилась Скарлетт из «Унесенных ветром», только если та говорила себе: «Я подумаю об этом завтра», то Ирка твердила: «Подумаю, когда выйду».
И вот она вышла! А в голову так ничего и не лезет! Но Ирка почему-то не сомневалась, что решение придет сразу, как она попадет в дом. Откуда в ней такая уверенность взялась, Ирка не могла сказать. Видимо, ей просто подсказывало сердце…
Медленно двигаясь в сторону ИХ дома, Ирка вспоминала, как, прогуливаясь здесь шесть лет назад, познакомилась с Бэком. Тогда она приехала из Москвы, где жила и успешно трудилась главным редактором женского журнала, проведать маму, и решила побродить по старым улочкам города. Нагулявшись, она присела на скамейку возле красивого деревянного строения – этакого теремка с высоким крыльцом, балкончиками, узкими, украшенными резными белыми наличниками окнами и увенчанной флюгером башенкой. До революции он принадлежал купцу Егорову, а во времена Иркиного детства в нем располагался Дом пионеров. С тех пор много воды утекло, но домик оставался таким же очаровательным, только цвет изменился: был зеленым, стал бордовым…
– Любуетесь? – услышала Ирка за своей спиной.
Обернувшись, она увидела молодого мужчину явно азиатской внешности. Он был одет с иголочки и идеально причесан.
– А вы обратили внимание, что дом поменял цвет? – продолжил мужчина. – Раньше зеленым был, помните? – Ирка кивнула. – Я когда этот дом увидел, сразу понял, что он должен быть именно такого цвета. Угадал! Уже потом прочитал, что он и вправду был выстроен из красного дерева. Необычно и безумно дорого. Между прочим, зелень с него соскоблена, а дерево покрыто мастикой, так что бордо – это не краска, а настоящая поверхность бревен, – закончил молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14