«Если зима – значит, Новый год», – возникла неизвестно откуда мысль, и Савва спросил:
– А год-то сейчас какой?
– Год-то? – призадумался дед. – Подожди, сейчас посчитаю.
Он стал загибать пальцы, что-то нашептывая, но сбился, махнул рукой и проговорил:
– А на что это знать? Год как год, самый обыкновенный.
«А и в самом деле, чего это я спросил?» – удивился Савва.
Он так привык к существованию с дедом, среди тайги, рядом с рекой, словно здесь родился и жил всегда. Антоний обучал его самым простым вещам в лесной грамоте, и он схватывал все мгновенно. А иногда и обучать было не надо. Это уже пошло с первых дней. Например, он не знал, что существует топор, но как увидел его, так взялся и принялся колоть дрова. Не думал о существовании букв, но едва наткнулся на надпись сверху коробки, так сразу и прочитал.
Пока снег не выпал, они ходили на лесные дедовы плантации собирать коренья и травы. И значимость каждого растения он запоминал навсегда.
Несколько дней они добывали неводом рыбу, а потом солили ее.
Антоний перед этим уходил к реке один и просил у духов, а также у живой рыбы прощения.
Довольно часто к ним подходили лесные звери, старик каждого знал поименно и знакомил с Саввой.
– Уйду я, с ним будешь знаться, – внушал он и лосю, и белке.
И было похоже, что они его понимали. По крайней мере, не шарахались в сторону, если встречали Савву в тайге одного, и ели из его рук – кто корку хлеба, кто орех.
Иногда они затаивались в кустах, наблюдая за лесной жизнью.
– Другие собаку заводят, курей, корову, – объяснял дед, – только пустое это. Коли надо, я и лосиху могу подоить, а яйца не ем и тебе не советую – то живая жизнь, ее прерывать нельзя.
Савва научился у деда передавать энергию добра взглядом, жестом, прикосновением.
– В тебе это есть, ты только развей. Войди в душу зверя и успокой, приласкай ее. А встретится какой человек, то же сделай и ему. Человек – тот же зверь, только гордыни больше. Ты войди в его душу, он и смирится.
Савва старался, и что-то у него получалось.
Он не удивлялся своим неожиданным способностям, считал их как бы само собою разумеющимися. Опять же, и вода у них была в колодце такая, что от нее новые свойства еще больше усиливались.
– Тут ко мне из Москвы всякие люди прилетали, думали на этой воде санаторию строить, я им говорю: «Дело для здоровья полезное, только вместе с новой водой тем больным надо будет всю жизнь менять, иначе толку не будет».
– Так и что? Где те люди?
– Как Россия стала рушиться, так и это рухнуло. Ты да я – вот и все, кто эту водицу пьет. Потому и тайные силы у нас есть.
Сам того не ожидая, однажды Савва даже сдал экзамен.
В тот день он отправился на озеро километров за десять, чтобы пробить там прорубь. Озеро было неглубоким, зимой рыбе не хватало воздуха, и она задыхалась. Савва взял бур, кайло, надел широкие лыжи на чуни и пошел уже знакомым путем. Мороз был довольно крепкий, низкое солнце озаряло лес. Савва шел, весь погрузившись в радостность жизни. Этому тоже научил его дед – ощущать удовольствие от неба, земли и солнца не поверхностью сознания, а всем телом, душой впитывать мировую энергию.
Дойдя до, озера, он где растоптал, где разгреб ногами сугроб и в нескольких местах сначала пробурил, а потом расширил отверстия. Савва любил смотреть на это чудо: заморенные рыбины сами выпрыгивали на лед, чтобы глотнуть воздуха. Недолгое время они пружинисто извивались, а потом сразу твердели, замерзнув. В первый раз Савва собрал их и принес домой.
– Ну и спасатель, – сказал дед.
И Савва не понял, хвалит он его или осуждает.
– Гляди, что будет.
Антоний погрузил замерзших и, как считал Савва, совершенно мертвых жирных с черными спинами окуней в ведро с водой, и те через несколько мгновений уже виляли хвостами, а потом стали с силой биться о стены ведра, расплескав половину воды.
– Теперь чего делать с ними будем? Надо их назад в озеро отправлять, в реку нельзя – не та водица. Есть тоже нельзя, ты взял их обманом, без спросу. В другой раз кто тебе тут поверит? Надо было их сразу назад в прорубь спустить, тогда б от всей округи тебе шла доброта.
Ночь была лунной. И половину этой ночи Савва вместе со стариком препровождал рыбу назад в озеро. Сначала они выставили ведро с водой и плещущими рыбинами на мороз, а когда вода схватилась, по очереди несли ведро по лыжным следам через лес.
– Ночной лес – он совсем другой, словно человек в глубоком сне. Однако и в нем идет своя жизнь, и ее надо уважать. В ночном лесу ни кричать, ни топором бить нельзя, – учил по дороге Антоний. – Ну, да ты и сам можешь войти в его душу. – И он остановился. – Ну-ка вчувствуйся!
Савва замер и ощутил в душе многоголосый негромкий хор глухой дремы.
Так было с месяц назад, а в этот раз он, встав на корточки, бурил последнее отверстие во льду озера и неожиданно услышал сзади тяжелую поступь. Если бы он не бурил лед так увлеченно, то отметил бы присутствие чужой души еще раньше. А теперь оставалось лишь спокойно оглянуться и увидеть медведя со свалявшейся шерстью.
Медведь с интересом наблюдал за его действиями. Увидев выпрыгивающую из проруби рыбу, уверенно пошел к ней, а заодно и к человеку, словно давно этого дожидался.
Антоний уже рассказывал о шатунах-медведях. Что-то подняло его среди зимы из берлоги, а теперь уж ему было не впасть в долгий зимний сон – жир свой он израсходовал, а нового среди зимы было не набрать. Голод гонит такого медведя по тайге, и он рад заломать любую встречную живность.
Медведь приближался к Савве с неспешным тупым упорством и смотрел на него как на еду, как на второе после рыбы блюдо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117