Но Вадим — молодость, реакция! — перегнувшись через стол, опередил его. Перехватил трубку, присвоил японский кнопочный аппарат и оторвал от шнура. Зашвырнул в другой конец кабинета — тот агонально зазвенел. Вадим встал, потянулся. Засунул руки в карманы и прошелся по помещению — точь-в-точь как давеча Пыльный:
— Только это еще не все. Потому что не зря я долбоеба Гимнюка, родного племяша специального референта нашего обожаемого босса, покойным назвал. Его я тоже мочканул. Из его собственной волыны. В затылок. Мозги веером. Потом морду ему всю раскрошил, молоточком! молоточком! Всю ванну мне изгадил, мичман херов, приколите, Михаил Анатольевич? Что это у вас вид какой-то странный? Ау-у! Пыльны-ы-й! Ты меня слышишь? Отлично. Тогда слушай дальше. Это ведь тоже еще не все. Гимнюк, перед тем, как пачкать мне санузел, рассказал одну забавную байку. Не иначе как от дяди слышанную. Про нашего обожаемого босса и его друзей из России. Точнее, из Москвы. Точнее, из московского пригорода, Лунино такое, знаете, может? — он обогнул стол и остановился перед Анатольичем. Тот, офтальмопатически глядя снизу вверх базедовыми шарами, медленно откатывался в своем роликовом кресле. — Ай-яй-яй, — погрозил Вадим Пыльному пальчиком (тот вскочил, оступился, попятился), — как нехорошо! Такой солидный банк, что вы, что вы, крупнейший в Балтии. Такая репутация! Такие понты! Такие связи! И такими делами занимается. Бобоны бандитские моет! Кто бы мог подумать?
Вадим продолжал наступать, тесня Михал Анатольича, немо разевающего полный крепких желтых никотиновых зубов безгубый рот. Оттеснил до самого окна. Тут глава инфбеза наткнулся лопатками на приоткрытую высокую створку и прекратил движение — дальше было некуда.
— Что, Пыльный, — грустно оценил картину Вадим, — молчишь? Тебе нечего сказать?…
Открыл рот. Закрыл рот.
— Плохо…
На плечах главы лежали пылинки перхоти. Позади Анатольича широко и неопрятно развалилась банковская стройплощадка.
— Погоди, — вспомнил Вадим, — А господин Черносвин-то тут при чем?… А?
Бесполезно.
— М-да, — резюмировал Вадим. — Ладно. Заебал ты меня…
Пыльный начал было протестующее движение, когда он ухватил Анатольича левой за твидовый ворот, а правой за брючный ремень — но так и не довел его даже до середины. Cтарикан был неправдоподобно легкий — точно, мумия! Вадим без особого труда оторвал его от пола и перебросил гэбэшные мощи через подоконник. Грянув локтями о раму, взмахнув лаковыми штиблетами и по-прежнему не произнеся ни звука, глава инфбеза ушел спиной вниз. Вадим подождал какого-нибудь впечатляющего удара, сочного шлепка. Донеслось что-то неопределенное и неубедительное. Вадим выглянул. Михал Анатольич упал на вертикально торчащий штырь железобетонной арматуры — и штырь пробил тело насквозь, чуть выйдя из груди. Пыльный полулежал-полувисел на этом штыре, раскинув длинные руки и ноги, как атлет на хрестоматийной иллюстрации к «принципу золотого сечения» — словно придерживая конечностями невидимый обруч. Голова запрокинулась, лица не было видно.
12
«Восьмикратный золотой медалист европейских выставок, $25». Совершенно элементарная на вид ноль семь красного вина. Ноль семь была португальская. Но название оказалось вполне понятно и Вадиму: «Porca de Murca». Поглазев на медалиста, грозящего то ли телесными наказаниями, то ли сексуальными домогательствами то ли несчастному животному, то ли героине классического блатного шансона, он продолжил обход по периметру. Заполненные бутылками полки возносились под самый потолок. Избранное, элитное бухло было отчуждено от алкогольного плебса и помещено на отдельный угодливо подсвеченный стенд. Каждый высокородный пузырь стоял обособленно, как скрипка Страдивари. А наиэлитнейшие, наиблагороднейшие — и вовсе разместились за стрельчатыми стеклянными дверцами автономных шкафчиков вдоль стен. Словно барабаны того же Страдивари, которые мастер, как известно из новорусского апокрифа, делал, в отличие от скрипок, не для лохов, а для настоящих пацанов. Барабаны-то Вадима и интересовали. Таково было требование момента… В том, что ночное чувство не врало, что логика и вероятность пластичны, податливы и послушны превосходящей воле — он убедился на выходе из Резиденции. Согласно логике и вероятности там его и должны были повязать. Все эти многочисленные штатские и униформные гарды. Тем паче что в свете не оставшегося незамеченным, напротив, похоже, произведшего впечатление и, скорее всего, оцененного по достоинству пике Пыльного они так забавно утеряли всебезразличную статику, озаботились, замельтешили, побежали… Вадим, однако, на сей раз был охраной проигнорирован. Проигнорирован столь абсолютно, что даже заподозрил: может быть, выключившийся из псевдожизни объект перестает замечаться ее субъектами? Перестает существовать для них? Но тогда почему этот жлобина, упрощенный и удешевленный вариант общегардовской модели (special для магазинов и иных публичных мест) поглядывает на него сейчас с презрительно-подозрительным, причем отчетливо показным вниманием? Не может соотнести жалкий вадимов кожан с ценниками за стрельчатыми стеклами? Ща вы, братцы, тоже малость подвиснете… Lagavulin. Islay Single Malt Scotch Whisky. Это по крайней мере звучит. Весомо так. Внушительно. И цифры — смотрятся. Выдержка — 16 лет. Цена — 26 латов 40 сантимов. По части «крашеной водки», всех этих гурмански-выпендрежных коньяков и прочих вискарей, Вадим не был ни знатоком, ни ценителем. Что «сингл молт» — это круто, он слышал. Но привлекло его главным образом то не могущее не иметь тайного смысла обстоятельство, что стоил темного стекла пузырь с неброско-аристократической этикеткой и, опять же, странно по-свойски звучащим для русского уха именем примерно столько, сколько лежало сейчас в вадимовом лопатнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80