Остыв от белого каления до темно-вишневого, он спросил:
– И как это планируется сделать?
– Неужто это так трудно для Апостола Невероятного?
– Еще бы! Однако давай посмотрим. – Он на секунду задумался, а потом взорвался: – Да кому во всем мире понадобилось спасать человечество? Какой в этом смысл? Вы же провоняли целиком весь сектор… Ладно, сделаю.
Это заняло не десять секунд. Понадобился час и еще довольно противные полчаса, и Азазел все время хныкал и гадал, станут ли самини его ждать. Наконец он закончил, и я решил, что надо проверить, как поживает Менандер Блок.
Встретившись с ним, я сказал.
– Вы излечены.
Он посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью:
– Вы знаете, что в тот вечер вы свалили на меня весь счет за обед?
– Это все же мелочь по сравнению с тем, что вас излечили.
– Я этого не чувствую.
– Ладно, поехали. Проедемся немножко на машине. Вы сядете за руль.
– Так уже облачно. Ничего себе исцелен!
– Поехали! Что мы теряем?
Он вывел из гаража свой автомобиль. На другой стороне улицы прохожий благополучно не споткнулся о полный мусорный бак. Менандер поехал по улице. При его приближении светофор не переключился на красный, и два сближавшихся на перекрестке автомобиля миновали друг друга на безопасном расстоянии.
Когда он доехал до моста, облака почти разошлись, и машину осветило солнце.
Подъезжая к дому, он плакал и не стыдился слез, так что мне пришлось поставить машину вместо него. Я ее малость при этом поцарапал, но ведь не меня же лечили от телеклутцизма. И вообще, могло быть хуже – например, я бы поцарапал свою машину.
Несколько дней он от меня не отходил. В конце концов, я единственный знал, какое чудо с ним случилось.
Он все повторял:
– Я пошел на танцы, и никто никому не наступил на ногу, и никто не упал и не сломал шею или пару ног, Я вальсировал, как эльф, и моя партнерша не жаловалась на тошноту, хотя и съела довольно-таки много.
Или что-то вроде:
– Сегодня на работе ставили новый кондиционер, и никто из рабочих не уронил его себе на ноги и не стал навсегда калекой.
Или даже:
– Я тут навестил приятеля в больнице, о чем раньше и мечтать не мог, и ни в одной палате, мимо которой я проходил, ни одна иголка не выскочила из вены ни у одного больного. И ни одна сестра не промахнулась мимо цели, делая внутримышечные инъекции.
А иногда он меня спрашивал:
– Вы уверены, что у меня будет шанс спасти человечество?
– Абсолютно уверен, – отвечал я. – Это часть курса лечения.
Но однажды он пришел ко мне и скорчил гримасу.
– Послушайте, – сказал он. – Я тут был в банке, хотел узнать, сколько у меня на счете, – там чуть поменьше, чем должно быть – из-за этой вашей манеры убегать из ресторана до подачи счета. Но я не смог получить ответ, потому что у них засбоил компьютер, как только я вошел. Никто ничего понять не мог. Это что, лечение кончается?
– Не может быть, – сказал я. – Это, скорее всего, к вам отношения не имеет. Может быть, другой телеклутц, которого не лечили. Может быть, он вошел одновременно с вами.
Но я был не прав. Банковский компьютер ломался еще два раза, и оба раза тогда, когда Менандер пытался выяснить состояние своего счета. (Его нервозность по поводу мелких сумм, на которые я и внимания не обратил бы, для взрослого мужчины просто отвратительна.) Когда же полетел компьютер у него в фирме в момент его прихода, то состояние, в котором он ко мне явился, можно было назвать только паникой.
– Это вернулось, Джордж! Это вернулось! И на этот раз я не выдержу! Я привык к тому, что нормален, и к старому вернуться не смогу. Я должен себя убить.
– Нет, Менандер, нет. Это было бы уж слишком.
Он подавил уже готовый сорваться всхлип и обдумал мое глубокомысленное замечание.
– Вы правы. Это и в самом деле уж слишком. Лучше я вас убью. В конце концов, скучать никто не будет, а мне полегчает.
Я понимал его точку зрения, но сам смотрел шире.
– Прежде чем вы на что-нибудь решитесь, – начал я, – дайте я попробую разобраться, что случилось. Терпение, Менандер. В конце концов, все это случается только с компьютерами, а кому какое дело до компьютеров? Да гори они огнем!
Я быстро вышел, чтобы он не успел меня спросить, как же ему теперь проверить свой счет в банке, если компьютер при его появлении отказывается работать. По поводу счета у него вообще был пунктик.
А у Азазела пунктик был другой. Похоже было, что он занялся этими самини всерьез, и, когда явился, все еще вертел сальто. До сих пор не понимаю, какое отношение имеет к этому сальто.
По-прежнему в раздражения, он все же объяснил мне, что произошло, и теперь я был в состоянии объяснить это Менандеру.
По моему настоянию мы с ним встретились в парке. Я специально выбрал очень людное место на тот случай, если он потеряет голову в переносном смысле и у меня возникнет шанс потерять ее в прямом. Я сказал:
– Менандер, ваш телеклутцизм еще действует, но только на компьютеры. Только на компьютеры. Это говорю вам я. В отношении всего остального вы излечены – навсегда.
– Ну так вылечите меня и от воздействия на компьютеры.
– А вот это, Менандер, и не получается. Для компьютеров вы – телеклутц на веки вечные. – Последние слова я почти прошептал, но он услышал.
– Это еще почему? Ах ты волосатомозглая, неправдоподобная, всеклутцистическая задница поносного двугорбого верблюда!
– Такое нагромождение свойств делает определение бессмысленным. Поймите, Менандер, что это случилось только из-за вашего желания спасти мир.
– Не понимаю. Попробуйте объяснить. У вас пятнадцать секунд.
– Будьте же разумны! Над человечеством нависла опасность компьютерного взрыва.
1 2 3 4