Не будем замыкаться в делах — без цели, без просвета, без порывов!— Как же ты собираешься изменить нашу жизнь?— Угадай!— Продать все и уехать за границу?Я пожал плечами.— Тут дело не в границах. И не в широтах, Глория. Всюду, куда бы мы ни поехали с тобой, мы будем возить наше зло... Потому что оно в нас самих... Наоборот, если бы мы вдруг оказались вдали от этой стены, мы все равно беспрестанно думали бы о ней... И...— Замолчи!— То, что я хочу тебе предложить, отвлечет нас и наполнит смыслом всю нашу дальнейшую жизнь!— Так что же это?Я указал на освещенную елку, на ветвях которой висели всякие яркие штучки, вызывающие во мне нежность.— Представь, что однажды, в такой же вечер, под такой же елкой появятся маленькие башмачки... маленькие башмачки, в которые мы положим наши подарки... А? Что ты скажешь? Тебе не кажется это чудом?Она удивленно посмотрела на меня, и я вдруг заметил, насколько она состарилась за эти месяцы. Да, именно состарилась, хотя это слово и кажется жестоким. Сеть мелких морщин под глазами, усталый взгляд. Она постарела, и действительно нам пора подумать о ребенке...— И матерью этого ребенка станет убийца! — спокойно возразила она, как бы отвечая на мои мысли. Мне стало горько от ее слов.Я физически ощутил эту горечь и на мгновение закрыл глаза.— А что такое убийца, Глория?— Это когда одно живое существо убивает себе подобного, — ответила она.— А что такое — убить?— Это отринуть самое себя, — вздохнула она, ни на миг не задумываясь.Я понял, что она думала обо всем этом очень часто и давно нашла подходящие слова.— Не принимай мой вопрос в философском плане, Глория... Я тебе отвечу. Убить — вовсе ничего не значит, ты слышишь? Или это всего лишь неосторожный жест, как было в случае с тобой. Какая разница между тем движением, которым ты нажала на курок револьвера, и тем жестом, которым я плеснул тебе в лицо шампанским, а? Ответь... Разница лишь в обстоятельствах, но не в намерениях, верно? Ты меня понимаешь, Глория?— Твою точку зрения? Да.— Хорошо. Если бы тебя арестовали, судили, приговорили, вот тогда ты считалась бы убийцей. Но ярлык этот тебе навесили бы другие люди, и в той мере, в какой мы зависим от них, и расценивалась бы пагубность твоего деяния. Ты улавливаешь мою мысль?— Да.— Так вот, я и говорю... Ты не сделала в глазах окружающих ничего такого, что лишало бы тебя права иметь ребенка и жить полнокровной жизнью. Ничего!Кивком она указала на елку.— И все-таки в одном доме в Анже живет одинокая пожилая женщина, которая не перестает задаваться вопросом, что же случилось с ее сыном!Аргумент этот застал меня врасплох. Понадобилось время, чтобы попытаться опровергнуть его. И я сделал это самым простым образом.— И что из этого? — спросил я.Она открыла рот, не находя слов для ответа.— Видишь ли, Глория, мы должны рассматривать последствия наших поступков только в преломлении их к нам самим, но не к нашему окружению.— Ты полагаешь?— Я в этом более чем уверен!— Так что, давай займемся сотворением ребенка? Да, Шарль?— Да, Глория, давай... Ты увидишь, в этом наше спасение!Она вдруг успокоилась. Я поцеловал ее, и мы встали, чтобы поближе полюбоваться елкой. Маленькие огоньки свеч в ветках устроили свой феерический танец. Тогда я вдруг вспомнил, что привез подарок для Глории. Это была прекрасно выполненная эмаль, изображающая Пьету Дева Мария со снятым с креста мертвым Христом.

. Глория обожала подобные вещицы.— А у меня сюрприз для тебя, любовь моя...— Сюрприз?— Да... Сходи в гараж, поройся в «бардачке» машины. А я пока накрою на стол. Хочешь, поужинаем при свечах?— Да...— И разопьем бутылочку за наше решение?— Конечно...Она накинула на плечи старую накидку служанки, висевшую при входе, и вскоре я услышал хруст снега под ее ногами...Я заканчивал расставлять свечи на столе, когда вернулась Глория. Она неподвижно застыла в проеме двери. В волосах ее блестели растаявшие снежинки, и свежий запах распространялся вокруг нее. Глория была бледна и не двигалась с места. Молчание ее смутило меня, я не мог понять, что случилось.— Тебе не понравилось?Она даже не смотрела на меня. Губы ее стали совсем белые...— Да ты заболела, Глория! С тобой что-то случилось?Я не успел поддержать ее, и она рухнула, словно подкошенная. Я перенес ее на канапе и влил ей в рот немного виски. Пришлось краешком стакана разжимать ей зубы. Она проглотила, задохнулась, и румянец вновь появился на ее щеках.— Так что же случилось? Ты сама не своя! Это холод на тебя так подействовал? Какой же я идиот, что послал тебя в машину...Да, я действительно оказался идиотом. Я это понял, заметив в ее руке фальшивый паспорт на имя Луи Дюрана, в который была вклеена моя фотография и который я оставил в «бардачке» машины, совершенно забыв об этом.Я взял из рук Глории голубую книжицу и забросил ее в угол комнаты. Взгляды наши встретились. В ее глазах я вновь увидел тот ужас, который я заметил тогда вечером, когда показал ей последний приют Нормана.— Значит, это был ты, Шарль? — с трудом произнесла она.Какое-то мгновение я боролся с искушением отрицать все, но доказательство моей вины было слишком очевидным.— Да, Глория, это был я...— И?..На этот невысказанный вопрос отвечать предстояло мне...— Да, всю эту паутину сплел я, сплел против твоего любовника. Но лишать его жизни я не собирался, лишь стечение обстоятельств привело тебя к убийству... Я узнал о твоей неверности в тот день, когда вернулся с охоты. Первой мыслью было убить вас обоих, но затем я решил отомстить иначе... Заметь, я и мысли не держал, что все произойдет подобным образом...Я говорил, говорил, но в голосе моем не было убежденности, да она меня и не слушала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32