мы совершенно вымотались. Мою башку пилит ужасная боль; в глазах рябит.
– Буфет открыт? – спрашивает Берю служащего.
– Да...
Толстяк серый, как английское утро. Он смотрит на меня своими глазами, тусклыми от идиотизма и усталости.
– В этот час, – говорит он, – я предлагаю ром с лимонадом. Это прочищает мозги!
Мы покорно следуем за ним. В буфете дремлют несколько солдат, парочка влюбленных трется мордой о морду. Берю организует пир. Поев, мы, скрестив руки на животе, медленно погружаемся в размышления, которые являются прихожей сна.
Первым, через довольно большой промежуток времени, слово берет Пино. Он рыгает (из-за выпитого лимонада) и после этого звукового вступления решает издать более приятные для уха звуки.
– Я еще никогда не видел такого дела! – заявляет он.
– Я тоже, – уверяет Берюрье. – Ни разу. Не знаешь, какому святому молиться... Все разваливается в руках... Он секунду размышляет.
– Тонио, ты уверен, что Греноблец говорил именно о Лионском вокзале?
– Естественно!
– А если он тебя наколол? Я пожимаю плечами.
– Он подыхал. Ты думаешь, в такие мгновения хочется врать? Ему было проще промолчать!
– Согласен, но где здесь можно спрятать труп без головы? Кроме камеры хранения негде...
Он хочет сказать что-то еще, но я заставляю его замолчать почти римским жестом.
Я начинаю говорить сам, не для того, чтобы просветить моих помощников, а чтобы разобраться самому.
– Кажется, мы мало рассуждали об этой истории.
– Не понимаю, чего тебе надо, – заявляет Пино.
– Помолчи, мумия!
Он сжимается на стуле и начинает дергать себя за ус.
– Да, мы недостаточно копались в «как» и «почему»... А надо было бы...
Толстяк кладет на стол свой похожий на дорожный столбик палец.
– Первое? – просит он.
– Первое: Турок и Греноблец замочили неизвестного нам типа, от которого мы нашли только голову, по неизвестному нам мотиву.
– Записываю, – говорит Берю.
– Второе? – спрашивает Пино.
– Этот тип не здешний, поскольку никто его не опознал,
– Это мы знаем!
– Помолчи. Я продолжаю:
– Надо связать факт, что этот человек не местный, с тем, что мы находимся на вокзале...
– Не понимаю, – уверенно объявляет Берюрье.
– Для тебя это обычное явление. Я хочу сказать, что, если это приезжий, он мог приехать на поезде...
Пино кивает своей головой страдающей запорами крысы:
– Логично.
Я прочищаю горло. Сон и усталость гудят в моем котелке, как вентилятор в пустой комнате.
– Можно себе представить такой сценарий: двое блатных должны были ликвидировать типа, приезжающего на поезде... Они засекли его при выходе из вагона и свели с ним счеты на вокзале.
– На вокзале? – подскакивает Берюрье, не верящий в неправдоподобные вещи.
– Предположим!
– Давай предположим, – соглашается мой пузатый товарищ. И добавляет с ехидцей: – И что с того?
– А то, тупарь, что труп они спрятали где-то здесь...
– Где?
Я пожимаю плечами:
– That is the question!
– Бывают моменты, когда я совершенно не понимаю твой жаргон, – ворчит Толстяк.
Я интенсивно размышляю. Мои мозги работают на скорости пять тысяч оборотов в минуту! Я подскакиваю:
– Они запрятали его в таком месте, откуда его можно вытаскивать только по частям! Ну да, все понятно, все ясно!.. Вот настоящая божья правда, как выражаются знаменитые американские романисты, когда хотят ублажить критику.
Пино выходит из своей серой летаргии.
– Значит, они его кокнули сразу, после того как он сошел с поезда?
– Или почти.
– Но, черт подери! – кричит Берюрье. – Нельзя же так просто взять и замочить мужика на глазах у сотен свидетелей! Об этом бы давно было известно, а?
– Пошли! – отрезаю я.
Мы проходим на платформы. Они почти пусты, если не считать пригородные линии, по которым серебряного цвета поезда привозят сонных пассажиров, направляющихся на работу.
Я иду к линиям дальнего следования... Там дует холодноватый ветерок... Рабочие, укутав голову в кашне, маневрируют бесконечными составами... Открываются первые журнальные киоски...
– Ну что? – ворчит Берюрье.
Я, не отвечая, направляюсь к платформе "Л", предпоследней в ряду... Именно к ней подходят скорые поезда... С этого места я осматриваю большой зал, в котором электрические лампочки начинают бледнеть от утреннего света.
– Смотрите, – говорю я коллегам, – труп там...
– У тебя крыша поехала! – насмехается Пино.
– Нет! Я догадался... учуял...
Этот мерзавец издевается надо мной:
– Ну у тебя и нюх!
В некотором смысле – да.
Я возвращаюсь под маркизу. Слева находится огромная мобильная таблица, показывающая время прибытия поездов... Под ней закрытый газетный киоск. Рядом с ним – конура для продавщицы лотерейных билетов.
Словно автомат, с обострившимися от усталости чувствами, я иду к будке. Она заброшена. Окошко крест-накрест забито досками... Сбоку, между стеной и газетным киоском, находится дверь в вышеупомянутую будку. На ней висит замок, но он такой ржавый, что сдается от одного только прикосновения.
Я открываю узкую дверь. Нет нужды гадать, прав ли я, нужно поскорее вызывать «труповозку»!
Я отступаю от волны зловония! Берюрье отодвигает меня и включает карманный фонарик. У него хватает мужества сардонически присвистнуть, что гораздо лучше, чем подписывать необеспеченные чеки.
– Звони в морг, – приказываю я Пино. – И скажи им, чтобы не жались насчет упаковки для клиента!
Мы закрываем дверь и, не добавив ни слова, закуриваем первую на сегодня сигарету.
Глава 13
Не стану от вас скрывать, что морг – это не то место, где я стану проводить свой отпуск. Но морг ранним утром – это больше, чем мрачно. Это невыносимо...
Мы находимся в маленьком зале амфитеатром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34