– И знаете, что за лампу мы там нашли? Труп!
Если бы я читал рассказ Сан-Антонио, то в эту самую минуту веселился бы сильнее всего. Я и думать забыл о фару, он же «Стрижка-бобриком», которого замочил в квартире моего двойника. Лучше того! Позавчера я совсем забыл сообщить о нем Гийому... Возможно, эта забывчивость меня спасет: труп придает правдоподобие моему «признанию».
– Проклятье! – кричу я. – Банда «Кенгуру» завладела ею!
Я пользуюсь смятением, царящим в мозгах Карла, чтобы спросить:
– Значит, вы их не всех перебили в Везине?
Отметьте, что этот вопрос рискован, потому что может подать Ренару идею допросить выживших, если таковые есть и находятся у него в руках. Так он узнает, что Фару был убит мной задолго до моего ареста...
– Увы, нет! – отвечает Карл. – Трое мерзавцев сумели удрать... Остальные мертвы...
Так, так, так! По Парижу еще скачут «кенгуру», и это дает мне прекрасную возможность для объяснения исчезновения лампочки... Карл, сам того не зная, открыл мне дверь на свободу.
– Какое несчастье! – говорю. – В ту ночь, перед вашим приходом, они сумели заставить меня признаться, где Находится лампочка... Должно быть, они бросились по указанному адресу, чтобы ее забрать, и передрались из-за нее... Вам остается только поймать оставшихся в живых.
Карл размышляет.
– Мы об этом подумаем. Следуйте за мной! – приказывает он.
Меня охватывает страх, что он влепит мне маслину в затылок. В общем, я ему больше не нужен, а на милосердие Ренара особо рассчитывать не приходится.
Мы входим в столовую, где офицеры пьют ликеры и курят сигары толщиной с фок-мачту. В почтенном собрании я замечаю и женщин, в том числе Грету.
Ничего не скажешь, эта девочка просто прелесть, и, даже будучи ее личным врагом, невозможно не любоваться ею. На ней черный костюм, белая блузка и брошка из слоновой кости. Приняв томную позу, она курит длинную сигарету с золотым ободком на конце.
– А вот и мой любимый комиссар, – воркует она. – Садитесь рядом со мной, комиссар.
Я ошеломлен этим приемом, которого никак не ожидал. Но, как вы знаете, я умею приспосабливаться ко всем ситуациям и не моргнув глазом сажусь возле нее.
– Выпьете стаканчик коньяку?
– Я могу выпить целую бутылку, баронесса...
Она смеется и наливает мне коньяк.
Ох, как эти гады себя любят! Коньяк великолепный.. Если бы я себя послушал, то крепко напился бы в этом изысканном обществе.
– Это что же, – спрашиваю я ее, – у моей нежно любимой подруги сегодня выходной от пыток?
– Да.
Кажется, она твердо решила не обижаться. Остальные невозмутимо слушают нас.
– Вы знаете, что прекрасны?
– Не может быть!
– Как! – вскрикиваю я, притворяясь удивленным. – Ни один из этих срывателей ногтей не сказал вам об этом? Ах, Грета, старая добрая немецкая галантность погибает!
Она наклоняется поймать сползающую петлю чулка. Я машинально вдыхаю запах ее духов и бросаю взгляд на ее груди. Это у меня почти рефлекс, только сейчас я ничего не вижу, потому что ее блузка очень высоко заколота брошью Тогда я смотрю на брошь, и от удивления у меня начинает течь слюна. На этой безделушке есть надпись, напоминающая мне другую...
Никто не замечает моего смущения, и это прекрасно...
– Дамы и господа, перед вами знаменитый комиссар Сан-Антонио из Секретной службы, – заявляет Карл, – доставивший нам столько неприятностей перед войной. Это продолжается и сейчас. В числе прочих подвигов он сумел отобрать у мерзавцев «кенгуру» нашу BZ 22. Правда, следует отметить, что те не остались в долгу и смогли снова завладеть нашим изобретением.
Карл берет стакан шерри и опрокидывает себе в рот, после чего с подлинным удовольствием прищелкивает языком и продолжает.
– В принципе, раз милейший комиссар оказался нам больше не нужен, осталось только прислонить его к стенке и дать ему двенадцать пуль, на которые он имеет все права...
Он делает паузу.
– Но, – продолжает он, – мне в голову пришла одна идея: почему бы нам не использовать замечательные качества этого человека? Один раз ему удалось заполучить BZ 22, и нет никаких оснований не верить, что удастся повторить этот подвиг...
Собравшиеся с сомнением качают головами. Один из них что-то говорит по-немецки, но Карл его перебивает:
– Давайте играть в открытую, дорогой майор. Я предпочитаю, чтобы этот человек понимал, о чем мы говорим.
– Ну что же, – повторяет майор с акцентом, густым, как гудрон, – мне кажется, господин полковник, что освобождать комиссара опасно... У нас нет никакой уверенности, что, выйдя отсюда, он не попытается удрать в Англию. А если перед этим он сумеет заполучить BZ 22, это будет крайне неприятно. Конечно, у нас есть все возможности установить за ним плотное наблюдение, но из ваших слов следует, что мы имеем дело с очень хитрым человеком...
Карл улыбается.
– Успокойтесь, фон Штибле, если я открываю перед Сан-Антонио двери этой тюрьмы, то потому, что имею способ держать его в руках.
– Можно спросить, что это за способ, господин полковник?
– Крыса.
Я понимаю ход его рассуждений.
– Мы удерживаем в качестве заложницы его возлюбленную, – объясняет Карл, – которой он очень Дорожит, чему мы получили доказательство. Он не захочет, чтобы с ней случилось большое, очень большое несчастье. Правда, дорогой комиссар?
Вам надо говорить, что это предложение меня чертовски устраивает? Все лучше, чем сидеть в этом жутком шкафу. Выйдя на свежий воздух, я придумаю способ вытащить отсюда Жизель. Вы сочтете меня излишне оптимистичным, но один из моих любимых девизов: «Веселись, пока жив».
Я допиваю коньяк и любезно отвечаю Карлу:
– Это кажется мне осуществимым, но я хотел бы узнать, что произойдет после того, как я получу результат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44