Горе ей очень идет. Оно придает ее лицу романтичность, которой ему так не хватало прежде.
Я беру ее за запястье и говорю размеренным голосом:
– Послушайте, малышка, я действую довольно бесцеремонно по отношению к моим бельгийским коллегам. Если бы они узнали, что я позволил уйти одному из действующих лиц драмы, то сказали бы мне пару ласковых, а может, даже больше...
Она делает едва заметный знак, что ценит мою тактичность.
– Вижу, вы понимаете. Я хотел остаться с вами наедине, потому что собираюсь вам задать кучу конфиденциальных вопросов. Во всяком случае, ваши ответы на них будут рассматриваться как конфиденциальные.
Она снова покорно кивает.
Какая она хорошенькая с этими белокурыми волосами, голубыми глазами, затуманенными слезами, и покрасневшими от горя щеками!
От горя? Гм! Я в этом не особо уверен. Она скорее потрясена резкой формой, в которой я сообщил ей новость. А горе – это совсем другое.
– Скажите, Югетт...
Услышав, что я обратился к ней по имени, она вздрагивает. Должно быть, она говорит себе, что у французских полицейских очень своеобразная манера вести расследование и обращаться с подозреваемыми.
– Скажите, Югетт, чем занимался ваш муж? Она пожимает плечами.
– Он был генеральным представителем одной немецкой фирмы в Бельгии.
– А что он представлял? Платяные щетки или сдвоенные пулеметы?
– фотоаппараты. Фирма «Оптика» из Кельна. Слышали?
– Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.
Она улыбается сквозь слезы.
– О, вы, французы...
– Что мы, французы? Вы составили себе неверное представление о нас. Думаете, Париж – это один большой бордель и в нем трахаются прямо в метро?
– Нет... – защищается она, думая, что обидела меня. – Просто у французов репутация...
– Какая же?
– Распутников...
Странная штука жизнь, скажу я вам. Вот мадам и я спокойно беседуем о достоинствах и распутстве среднего француза, а ее супруг тем временем лежит под нами с черепушкой, открытой, как ворота стадиона «Сипаль» перед финишем велогонки «Тур де Франс».
Женская беспечность. Я ж вам говорил: бабы все одинаковые! В голове хоть шаром кати! А ведь они движут миром, заставляют работать государственных деятелей, воевать солдат.
Я раздражен и позволяю себе ответный выпад:
– Судя по молодому человеку, только что ушедшему отсюда, вы в Бельгии тоже не монахи! Она слабо улыбается.
– Я признаюсь вам в одной вещи, – говорит она.
– Так я здесь как раз для этого, Югетт.
– Вы очень милый, – шепчет безутешная вдова.
– Мне это говорят уже тридцать пять лет!
– Мой муж и я не имели никаких контактов...
– Вы были разведены?
– Нет... Жили врозь... Он редко бывал дома, все время в поездках... Поэтому я... я устроила свою жизнь заново.
– Естественно.
В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.
Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!
Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально кладу на них руку.
Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.
В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: «Добродетель или жизнь!», – «Всегда готова!»
Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец. Это очень способствует улучшению взаимоотношений.
И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.
Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.
Я встаю.
– Ваш муж был в курсе... ваших отношений с Рибенсом?
– Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.
– Он продолжал вас содержать?
– Да.
– И щедро?
– Да.
Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.
– Он посылал вам какие-нибудь подарки?
– Подарки?
– Да... Сладости, например.
Ее лицо выражает то же простодушие.
– Никогда...
– Правда?
– Правда.
– Где он жил?
– То здесь, то в Германии.
– Он не останавливался в Льеже в отеле?
– Нет! А почему вы спрашиваете?
– У него была любовница?
– Не знаю. Я этим не интересовалась.
– Почему вы не развелись? Она колеблется.
– Потому что... Джеф... В общем, он давал мне много денег.
Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.
– Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?
Она широко открывает глаза.
– Враги? Нет. А почему он должен их иметь?
– Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. – И добавляю сквозь зубы: – А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!
– Что вы сказали? – переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:
– Ничего.
Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.
Глава 4
В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.
Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32