– Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
– Входите! – отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.
– Было так жарко... – объясняет она.
– Ну конечно. – И добавляю, гладя ее по затылку: – Я не очень задержался?
Она взмахивает ресницами.
– Я начала думать, что вы меня бросили...
– И какое чувство это у вас вызвало?
– Боль, – шепчет она, отводя глаза.
Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй.
Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь своими губами к ее. Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах. Я увлекаю ее на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь.
Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним манером...
– Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь, – говорю я. – Чтобы вывести тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского бродяги.
– У тебя есть бритва?
– Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо:
– Говорите со мной, говорите, что в голову взбредет!
Я снимаю ботинки и по-кошачьи подкрадываюсь к двери комнаты. Замочная скважина как раз на уровне моих глаз, когда я стою на коленях.
Мне открывается великолепный вид на комнату... Как с центральной трибуны стадиона. А в глубине коридора мамаша Бордельер трещит как заведенный попугай.
Вижу, Рашель выходит из туалета, где была, когда я уходил из комнаты.
Она подходит к двери и запирает ее на задвижку. К счастью, мамаша Бордельер любит подсматривать за тем, как резвятся ее постояльцы, и потому снабдила комнаты задвижками, а ключи спрятала...
Рашель, думая, что теперь находится в безопасности, идет прямиком к моему пиджачку и ощупывает карманы. Первое, что она достает, – пистолет. Она вытаскивает обойму, вынимает из нее все патроны и ссыпает их в китайскую вазочку, после чего вставляет обойму в рукоятку и сует пистолет обратно в мой карман. Затем берется за мой лопатник и изучает мои бумаги на имя швейцарского подданного Жана Нико... Пожав плечами, кладет бумажник на место. Для девушки, претендующей на место секретарши, у нее редкостная ловкость. Очень скоро она находит под подкладкой мой специальной жетон, смотрит на него, и на ее губах появляется улыбка.
Красавица продолжает свои поиски. Теперь она ощупывает плечи и тут же находит булавку.
Ее удивление просто неописуемо. Она разевает рот, округляет глаза. Радостно щелкнув пальцами, она вытаскивает булавку и кладет ее в свою сумочку.
Я покидаю наблюдательный пост и возвращаюсь к мамаше Бордельер.
– У вас есть бритва? – спрашиваю я ее.
– Хотите побриться?
Я пожимаю плечами:
– Ну уж не перерезать же кому-нибудь горло. За кого вы меня принимаете?
– Да, есть... – И кокетливо добавляет: – Некоторые господа забывают свои.
– Ну конечно, – соглашаюсь я. – А сами вы никогда не бреетесь... чаще двух раз в сутки.
Она задыхается от возмущения, но решает засмеяться
– Какой же вы шутник!
Она не задает мне вопросов по поводу моего заглядывания в замочную скважину. Возможно, думает, что я маньяк...
Она ведет меня в свою личную ванную. С точки зрения техники для удаления растительности у нее все в порядке. Бритва электрическая. Я к таким не очень привык, а потому справляюсь неважно, но я не претендую, особенно сегодня, на то, чтобы строить из себя красавца Бруммеля...
Я освежаю себе морду, поправляю узел галстука и, налив на котелок полфлакона одеколона, возвращаюсь к малышке Рашель. Она открыла задвижку и спокойно одевается.
Когда я вхожу, она встречает меня ослепительной улыбкой.
– Ну, – спрашиваю, – как я тебе в парадном виде?
– Великолепен! – шепчет она. – О, мой милый...
Я сажусь в кресло.
– Сдохнуть можно, – говорю. – Никогда не видел такой тяжелой ночи... Ты себя нормально чувствуешь?
– Да.
Она открывает окно.
– Как красив Париж, – произносит она, задержавшись возле него.
Я не отвечаю. Продолжаю думать... Передо мной стоит дилемма: вмешаться сейчас или подождать?
Своим поведением Рашель мне доказала, что тоже состоит в банде. Значит, через нее я могу пройти по всей цепочке. Но это слабое звено. Если я ее отпущу, она предупредит сообщников, что Бункс жив. Эта булавка дала ей доказательство... Что я должен делать? Господи, как неприятно принимать такие решения! Я готов отдать десять «штук», чтобы узнать мнение шефа... Но позвонить ему невозможно. Я должен решать сам и быстро. Я смеюсь.
– Что с тобой? – спрашивает она меня. Я смеюсь, потому что Бунксу пришла великолепная идея. Когда я сказал, что встречаюсь с Рашель, он захотел дать ей знать, что жив. Догадываясь, что киска станет внимательно изучать мои действия и слова, копаться в моих шмотках и тому подобное, он решил послать сообщение через меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36