Я не теряю времени на то, чтобы подбирать его.
Я закатываюсь под машину так быстро, как только могу, Водитель дает задний ход. Я теперь под тачкой.
Хватаюсь обеими руками за задний мост и как можно выше поднимаю голову. Шофер-убийца отъезжает метров на тридцать и останавливается, удивленный, что не почувствовал моего тела под колесами, а главное, тем, что не видит меня лежащим посреди тупика.
Он ничего не понимает.
Острые камни мостовой разодрали мне спину. Такой способ передвижения категорически противопоказан для дальних путешествий. Подвеска оставляет желать лучшего, а выхлопная труба обжигает мне ладони и плюет в лицо отработанным газом.
Водитель отъезжает еще метра на три-четыре. Опять-таки ничего не увидев, он трогает вперед. Может, он думает, что я повис на бампере?
Услышав, что он включил первую скорость, я отпускаю мост. Тачка делает рывок вперед. Я освободился. Теперь я позади машины.
Пока он заметил меня в зеркало заднего обзора, пока подавал назад, я уже выскочил из тупика. Это самая лучшая стометровка в моей жизни, ребята! Да еще в одном ботинке.
Я бегу к моей «бентли», вскакиваю в нее и включаю зажигание. Вторая тачка выезжает из тупика задним ходом. Такой случай упустить нельзя. Бац! Я на полном ходу тараню машину врага. Она сразу приобретает форму банана. Водителю больше не придется беспокоиться о правых поворотах, она будет их делать сама по себе. А вот с левыми придется туго.
Он не теряет времени и выскакивает из своей тачки. Я отъезжаю назад, чтобы освободиться от горы металлолома, и, когда мне это удается, фигура исчезла. Я запоминаю номер машины, осматриваю салон, не нахожу в нем ничего интересного и в задумчивости иду в глубь тупика за моим ботинком.
Глава 11
Продрыхнув пару часов в моем катафалке, я с рассветом еду назад в Стингинес Кастл.
Замок еще не проснулся. Встала одна только кухарка. Учитывая, как она готовит, ей лучше было бы продолжать спать.
Я подхожу к окну Берю, потому что в нем горит свет, беру камушек и ловко бросаю его в стекло. Скоро в окне появляется физиономия Толстяка. Я прикладываю палец к губам и делаю ему знак выйти.
Я жду его на эспланаде замка. Отсюда открывается чудесный вид на озеро и окружающие холмы. Прекрасный шотландский пейзаж, серьезный и меланхоличный. В окружающих озеро утесниках дерутся лебеди.
Появляется Берюрье, застегивающий на ходу ширинку. Он надел высокие сапоги и старую позеленевшую шляпу. Под мышкой он держит спиннинг, а в зубах первую за день сигарету.
– Уже встал? – удивляется он.
– Ты собрался на рыбалку? – отвечаю я.
– Да, я собрался на рыбалку. – Он смеется: – Прям как новый вариант анекдота про двух глухих, а?
Берю в отличной форме. Ни малейшего намека на похмелье. Он свеж, как форели, которых надеется поймать. Свеж, если забыть про его щетину, грязь и налитые кровью глаза.
– Слушай, – шепчет он, – как ты смылся из дома? Дверь заблокирована стулом.
– Я переоделся привидением, как один мой знакомый дурак. Это позволяет проходить через стены.
Он пожимает плечищами безработного грузчика.
– Да ладно тебе, хватит вспоминать эту историю. Или амур убил твой юмор?
Довольный своей шуткой, он отравляет утренний воздух несколькими вдохами и выдохами с перегаром.
– Я бы выпил перед рыбалкой кофейку, но, чтобы разобраться в этом лабиринте, нужен дипломированный-гид.
– Пошли, – командую я.
– Это куда?
Не отвечая, я подвожу его к окну с толстыми решетками.
– Это и есть кабинет старухи? – спрашиваю.
– Ес, корешок, – отвечает мой напарник, делающий успехи в английском.
– В какую картотеку она положила свою шкатулку?
– В ту, что слева...
Я осматриваю просторную комнату с помпезной мебелью и портретами людей с серьезными минами. Мои глаза останавливаются на замке. Особо надежная штуковина. Я морщусь. Ее вилкой не откроешь. Толстяк, проследивший за моим взглядом и гримасой, улыбается.
– Не хило, а?
– Как открывается картотека?
– Рычагом, который ты можешь видеть наверху.
И вдруг мой Берюрье становится серьезным, как месье, которому рассеянный хирург по ошибке вместо миндалин удалил яйца.
Я отмечаю эту перемену.
– Что с тобой, Толстяк?
– Не падай, я тебя сейчас поражу.
Только две вещи в мире способны вогнать меня в дрожь: когда моя Фелиси сообщает, что заболела, и когда Берю объявляет, что собирается меня удивить.
Так что я стучу зубами, как старая цыганка кастаньетами, и осторожно спрашиваю:
– Что ты собираешься делать?
Берю переживает решительный момент. Он сворачивает спиннинг и сует его между решетками окна. Оно закрыто неплотно, и открыть его – детская игра.
– Не шевелись, – повторяет он, что совершенно излишне, поскольку я делаю не больше движений, чем оперный тенор, исполняющий арию.
Он просовывает руку внутрь, закрывает один глаз и начинает медленно отводить свой спортивный снаряд.
Резкий рывок, крючок летит, короткий свист, и за ним сразу следует крик боли.
Слишком увлекшись прицеливанием, Берю не заметил, что леска, на конце которой трехконечный крючок, волочится по земле. Когда он стал забрасывать, крючок поднялся между ног и оторвал кусок его брюк, а кроме того, и кусок его тела.
Обалдевший, смущенный, раненый (дамы, успокойтесь, рана не очень опасна), обескураженный, ощипанный Толстяк смотрит на куски ткани и другой вещи, болтающиеся на крючке.
– Если ты ловишь форель на это, – говорю, – то я жалею, что ел ее.
Обиженный, он справляется с болью и начинает операцию заново, внимательно следя за крючком.
Вжик!
Забросил. Крючок пролетает в нескольких сантиметрах от рычага картотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40