Мы являемся в некотором роде овчарками, охраняющими это крупное стадо.
Мы идем коридорами плотной группой. Осмотр начинается с нового корпуса. Сначала гимнастический зал, потом библиотека по юриспруденции. Затем музей, зал Локара и зал Лякасаня. Президент Рамирес проявляет большой интерес к выставке работ заключенных. Особенно привлекают его внимание скульптуры из хлебного мякиша. До того, как стать президентом, он много лет провел в тюрьме, и, вполне вероятно, проведет там еще многие годы, если не будет убит при очередном покушении на его жизнь.
Из музея мы идем в столовую, но Рамиресу как-то наплевать на столы и салфетки в шкафчиках. Оя раздраженно говорит: «Да, да», и мы по-быстрому переходим в телевизионный салон...
Нас слишком много, и мы не можем все сразу войти в салон. Большая часть остается в коридоре. Меньшая толпится в дверях, чтобы видеть и слышать президента.
Когда мы собираемся тоже войти в салон, кто-то незаметно откалывается от группы. Этот кто-то направляется в сторону туалета. Я тут же подаю сигнал тревоги директору, о котором мы с ним условились. Этот сигнал заключается в том, что я должен помахать над кортежем рондурасским флажком и крикнуть «Да здравствует президент!»
Берюрье, который тоже заметил, что какая-то особа оторвалась от группы, устремляется за ней, а в это время директор, с присущим ему присутствием духа, изменяет маршрут кортежа, объявив:
– До этого, Ваше Превосходительство, я хотел бы вам показать кухню.
Успокоенный, я бегу в туалет вслед за Берюрье. Он уже держит своей мощной рукой за шею эту особу, которая откололась от кортежа, и лицо которой приобретает темно-фиолетовый цвет. Человек, о котором идет речь, – Дюпанар. Вы хорошо прочли? Дюпа-нар, сторож ночью и посыльный днем. Дюпанар, славный старикашка.
– Отпусти его! – говорю я Толстому.
Берю подчиняется. Старикан ловит ртом воздух, чтобы восстановить дыхание.
– Вы сумасшедшие! – негодует он. – Какая муха вас укусила, господин преподаватель?
Я ничего не отвечаю. Я оглядываю его с головы до ног, изучаю, оцениваю, прикидываю, рассматриваю, распознаю, вышелушиваю, инвентаризирую, пальпирую, составляю представление, копаюсь в нем, ласкаю, выдвигаю гипотезы, отдаю в залог и принимаю к уплате. Неужели этот старый трясущийся мужичонка – убийца? Неужели этот старый мужичонка – соучастник рондурасских террористов?
Как допустить эту возможность?
– Вы зачем пришли сюда? – спрашиваю я.
– Пипи, – причитает он, – у меня простатит.
Я и Толстый переглядываемся. У нас в ушах тревожно засвистело. Мы обмишурились, а кортеж тем временем продолжал двигаться. Может быть уже через одну тысячную секунды все взлетит на воздух! Да, может быть...
– Присмотри за ним! – говорю я Жирному. – Чтобы с места не двигался!
И на ухо:
– Не делай ему больно, а то тебе нагорит!
На этом я прижимаю локти к телу, беру ноги в руки, смелость двумя ладонями, а остальное пинцетом и скачу рысью вдогонку за группой.
Догнав группу, я пробираюсь к заму директора школы господину Ле Пюи, рослому, энергичному и симпатичному парню, глаза которого рассказывают обо всем, о чем благоразумно помалкивает рот.
– Быстро, – шепчу я ему на ухо, – справку на Дюпанара...
Он не тратит времени на лишние вопросы. Он знает, что пахнет паленым, что дело срочное и что ои может довериться мне:
– Это бывший моряк торгового флота, – говорит он. – Он немало пошатался по свету, но вот уже два года, как он не плавает.
– Моральные качества?
Помощник кривится, – Он поддает, а когда заложит, становится невыносимым. Мы его держим из милосердия, для выполнения мелких поручений.
– Я умоляю вас, – говорю я, – если кто-нибудь по той или иной причине отделится от кортежа, нейтрализуйте его. Я вынужден отлучиться.
И дорогой неутомимый Сан-Антонио уходит опять.
Из туалетной комнаты раздаются стоны. Я врываюсь туда. И вижу Берю. Ои пылает, как охваченная пламенем вязанка хвороста. Рукава засучены. Галстук на боку.
На кафельном полу, у его ног, валяется Дюпанар. На черепке здоровенная, как баклажан, шишка. Бровь рассечена. Он массирует свой живот. Причем с таким видом, будто спрашивает себя, что же у него там такое внутри, что мешает ему смеяться.
– Ты видишь, – шепчет Берю, открывая кран, чтобы ополоснуть руки, – я принял решение, Сан-А.
А так как я смотрю на него глазами, полными страшного любопытства, ои продолжает:
– Теперь, когда это дело закончено, по дороге в Париж мы сделаем небольшой крюк и заскочим в Брид-ле-Бэн, чтобы поздороваться с моей Бертой. Когда мужчина переживает слишком большое разочарование и его переполняют чувства, он испытывает потребность вернуться к своей супружнице и вновь погреться в тепле своего дома. Мне кажется, что без моей моржихи время идет очень медленно. И потом, я так перед ней провинился, что она вполне заслужила свою долю ласки по высшему счету.
– Я одергиваю его:
– Ты все переворачиваешь с ног на голову. Толстый. Перед тем, как разыгрывать передо мной сцену «воин на отдыхе», объясни, что здесь произошло.
Он делает мне знак подойти к самой дальней раковине. В раковине на дне лежит небольшая коробочка, усеянная кнопками, из нее торчит миниатюрная антенна. Похоже на транзистор. Но это, тем не менее, не транзистор.
– Во время твоего отсутствия мне пришла в голову мысль обыскать этого старого перечника. И я нашел у него эту штуковину.
Коща он увидел, что я его раскрыл, он попытался прокомпостировать меня вот этим инструментом...
Он вытаскивает из кармана приличных размеров пистолет 9-го калибра.
– Только, – продолжает он, – ты меня, Берю, знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116