Я часто бывал в Петрозаводске, хорошо знал его и любил. По-моему, это один из самых пристойных наших городов. Дело не в том, что теперь это столица Карелии, он и раньше не был таким озлобленно-провинциальным, как, например, огромный и страшный Челябинск или какой-нибудь помпезный неприличный Сочи.
Может быть, дело в людях? В родной милиции, в университете, в библиотеках – везде встречаешь знакомых, потому что многие учились в Питере.
Сейчас бы встретить. Кабаки Петрозаводска я тоже знал по парочке операций, и они не вызывали у меня того изумления, которое обычно вызывают даже питерские кабаки.
Но Громов шел в неизвестную мне точку общепита и гульбы. Очевидно, эту «Калифорнию» открыли те, кто выбирает «пепси» и прокладки с крылышками. Почему на севере России должно находиться то, что находится на юге Америки, – мне неизвестно. Но остается сказать пошлость – красиво жить не запретишь!
Вместо дядьки-швейцара в дверях стояли юные качки, посредством «Стиморола» на ходу избавляющиеся от кариеса. (Жуйте, ребята, здоровые зубы выбивать приятнее.) Мимо них я прошел спокойно, не дергаясь. Я должен был уметь проходить в кабаки даже тогда, когда на улицах стояла целая толпа, желающая туда попасть, а уж теперь-то!
Но вот ведь что! Народу в «Калифорнии» было совсем не мало То ли это дешевый кабак, то ли здесь собирается вся, как теперь говорят, элита.
(Элита политического мира, элита творческого, элита преступников, элита отморозков и т.д.).
Мне во что бы то ни стало надо было подсесть поближе к Громову. Там, рядом с тем столиком, за который он сел, был свободный, но я не знал, как принято в этом кабаке, а поэтому остановился в дверях.
И тут же ко мне подлетела шикарная девица в мини-юбке с какой-то надписью на лацкане длинного пиджака.
– Здравствуйте! – улыбнулась она мне как родному другу. – Спасибо, что пришли. Вы один?
– Я из Питера, проездом…
– Не скучаете? – после улыбки номер один – улыбочка номер два.
Ах ты ж моя дорогая! Раньше я таких девочек в петрозаводских кабаках не встречал. Они не раскатывались с приветом, но и не ухмылялись так скабрезно.
– А вы? Вы не посидите со мной? – пошел я болтать, чтоб молчание не выдало меня.
– Может быть… – загадочно сказала она. – Где бы вы хотели сесть?
– Вон там, у окошечка… – Я показал на вожделенный столик.
Она что-то посчитала в уме и решила пойти у меня на поводу.
Я выбрал место впритык к столику Громова, но спиной к нему – нечего мозолить лишний раз глаза. Вместе с тем я мог спокойно оборачиваться, потому что за моей спиной была пустая пока эстрада.
Громов был не один. Вместе с ним сидела парочка младых недопесков, прожигателей жизни: девица в жутких металлических колготках и с ней красный пиджак. Красный пиджак годился Громову в младшие сыновья, но был с ним на «ты» и даже посматривал свысока. Это чувствовалось по тону.
Девицу звали Нелли. Казалось бы, имя как имя, но мои объекты произносили его так вычурно-нараспев, так громко и ненатурально, что впервые в моем таком любимом Петрозаводске завоняло провинцией.
А может, дело в том, что и от остальных столиков неслось: «Клара, Анжелика, Снежана»? Потом красный пиджак громко позвал:
– Манон!
И я, наконец, увидел Манон (Машку).
– Да, мои золотые, – зачастила Манон, – вы разве уже решили? А что скажет Люсьена? Ее еще нет?
– Будет, куда денется, – грубо заржал красный пиджак.
Потом они заказывали еду и напитки, а я смотрел в меню и, как счетная машина, быстро-быстро суммировал, какие денежки потребны нынче на красивую жизнь. Заодно и себе выбирал не то, что люблю, а то, что подороже, потому что возможность спокойно здесь находиться зависела от приязни халдеев.
Зазвучали вдруг голоса инструментов. Я имел право обернуться и обернулся. Объекты пили коньяк, бутылка с шампанским ждала своего часа в ведерке.
Появилась Люсьена. Я увидел ее уже тогда, когда она подошла к столику Громова.
– Хелло, Люсьена! Как ты сегодня классно выглядишь! На тысячу долларов.
– Нелли, дорогуша, ты ничуть не хуже!
Их речи и прикосновения щечками выглядели и звучали как безграмотный перевод иностранной графомании. Мало того, что заокеанский отморозок написал ахинею, так и переводчик-то ничего, кроме ценников на штанах, до этого не переводил.
Смотреть было неловко, я отвернулся и только слышал:
– Нелли, детка, сегодня у Маэстро говорили только о тебе…
– Люсьена, радость моя, такая обида. Лобстеров сегодня нет, только креветки…
– Опять эта форель, мальчики!
Что-то бурчали мальчики, совсем потерявшиеся с появлением Люсьены. Смотреть и подслушивать было неинтересно. Я лишь вынужденно обернулся на хлопок пробки шампанского. Тайно к ним присоединившись, я выпил свою честную рюмку водки.
А тут и девочек мне Бог послал. Вернее, та, в длинном пиджаке, позаботилась.
– Вот, чтобы не скучали… – подмигнула она.
Девочек звали, разумеется, Кариной и Эльвирой, и девочки любили шампанское. Они сами позвали Манон, и я был удостоен знакомства с нею: не делового, а дружеского. Манон одна тут производила впечатление трезвой и нормальной, вкалывала как лошадь, соблюдая улыбку на лице.
Она была немолодая, и пропорции ее тела считались устаревшими. Ноги были вполне нормальной, человеческой длины, и, может быть, поэтому у Манон тут было много своих, тайных поклонников.
Щебет Карины с Эльвирой не помешал бы мне услышать что-то важное из-за столика Громова, но о важном там не говорили. Жратва, сауна, бабы.
Да и говорил-то в основном красный пиджак. (Его имя было – Леонид. Они так его и называли, вовсе не Леней!) Осознавая всю серьезность возложенной на себя задачи, я не пьянел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76