Или тому же Фиделю, когда он высадился на Кубе со своими бородачами. «Патриа о муэрте!» То есть «Родина или смерть!» и все такое… Их хоть население подкармливало втихую. А меня кто прокормит?
Хотя, конечно, война и объявлена. Только моя она, единоличная. Хотя и смешно почти. Кто я такая? Забилась, как мышь, в первую попавшуюся нору! А кто против меня? Какая-никакая, а система! И ее верные слуги — начиная от поисковиков-оперативников и кончая, как минимум, городским прокурором Нефедовым. Я уж не поминаю всякие ОМОНы, СОБРы, битюгов в бронежилетах и касках, всякие щиты, дубинки и «калаши»! Куда девчоночке податься? И защитить девчоночку кому?
Нет, наверное, не так мне надо было начинать. Хотя бы оглядеться сначала. Во всех американских фильмах всегда находится какой-нибудь парень, который заявляет: «У меня есть план!» Ну, и потом они там, у себя, гвоздят друг дружку строго по плану.
А я, как выясняется, какая-то совершенно бесплановая.
Впрочем, одно мне уже было ясно: замету следы, то есть уничтожу все Зюнькины харчи и сожгу его халат, потом доберусь до железки, сяду в электричку и сызнова, при свете дня, прибуду в город, и даже зайду в милицию и доложусь, что, мол, такая-то прибыла из мест отдаленных для вступления в новую, кристально честную жизненку. Меня в городе еще не было, а то, что случилось, это не мое… В общем, я не я, лошадь не моя, вот она я, гражданин начальничек, выпрямленная в зоне, как согнутый гвоздик на наковальне, и готовая торчать в любой доске, куда меня забьете, — это в смысле работы, если таковая найдется. Хотя куда я могу толкнуться? Учить «инглишу» с клеймом меня даже к детишкам в детсад не возьмут, турфирм в городе не наблюдалось, хоть в няньки подаваться или в какую-нибудь столовку — посуду мыть. Или в оранжевом жилете, с лопатой в руках, класть асфальт на улице имени Розы Люксембург по указанию мэра Щеколдиной. Чего она, конечно, хрен от меня дождется!
К ночи меня стала донимать луна. Ветер не просто утих, но все замерло вглухую; мгновенно, как выключенные, перестали орать лягушки и шелестеть с лепетом листья, притихла волна, черная вода протоки стала похожа на неподвижную смолу, и странное ощущение надвигающейся неведомой беды заставило меня бесцельно бродить по церквухе.
Темное небо затянуло не облаками, а какой-то мутной пеленой, звезды пропали, но зато бледная луна скалилась, как череп с провалами глазниц, зависнув в провале полуразрушенного верха церквухи. Пару раз над ним беззвучно мелькали трепещущие тени — не то совы, не то летучие мыши вылетели на охоту.
И сразу стало понятно, что я совсем одна, далеко от людей и жилья и, если что, даже заорать «Караул!» — некому. В общем, я как-то осела душой, и мне жутко хотелось поплакать. Просто так, ни для кого, а только для самой себя. И подмывало повыть на эту странную бледно-серую луну.
А тут еще и Спас на росписи под куполом стад почему-то виднее, чем днем, ореол вокруг его черной головы будто высветился, и беспощадно белели глаза с выковыренными мародерами зрачками…
Когда-то дед попробовал мне объяснить принципиальную разницу между мужчиной и женщиной, кажется, это меня волновало в пятом классе. По Панкратычу выходило так, что мужчина — обычное двуногое млекопитающее, по мере созревания переходящее с млека на напитки покрепче, сменившее звериные шкуры на пиджак, но в принципе остававшееся в узком кругу одних и тех же забот, хотя сменил каменный топор питека на серп, чтобы жать, молот, чтобы стучать, и автомат, чтобы охранять территорию племени и родимую пещеру в хрущобе. Питать детенышей добычей, лелеять подругу и обеспечивать ее хотя бы на зиму, как во времена Великого Оледенения, теплыми мехами, чтобы не застужалась и сохраняла детородность, чтобы, значит, плодила и размножала наследников, носящих гордую мужнюю фамилию, — вот задачи мужчины.
Женщина, если исходить из умозаключений дедульки, по изначальной своей сути есть не просто существо, но явление природы. Сравнимое с восходами и закатами солнца, сменой времен года, дождями, снегами, землетрясениями, извержениями вулканов и прочими цунами. В общем, это что-то вроде ходячего барометра или термометра, который чутко откликается на малейшие перемены в окружающей среде и неразрывно связан с этой самой луной, каковая есть светило чисто дамское. Поскольку вызывает не только регулярные приливы и отливы в океанах планеты, но и подчиняет себе женскую суть, заставляя жизнетворные жидкости так же регулярно отливать и приливать, преображать нежный органон, очищая его от дребедени, и ежемесячно переживать новое рождение и преображение, от чего любая самая глупая баба ближе к бессмертию и продолжению рода человеческого, чем самый умный мужик.
Это, конечно, Панкратыч утешал сам себя. Поскольку мамочка выдала ему не внука, а меня. Вселял в меня, значит, гордость за то, что я не мужик. Но, кажется, не столько в меня, сколько в себя. Принуждал смириться с неизбежным.
В девчонках я мало что понимала в его излияниях. Но уже тогда с луной у меня были сложные отношения. Полной лунатичкой я не была, но несколько раз Гаша и Панкратыч отлавливали меня во время полнолуний, когда я, не просыпаясь, бродила по дому и саду с открытыми, но ничего не видящими глазами.
Дед боялся, что это у меня от одной из прабабок, той самой персоны из Речи Посполитой, которая, по его утверждению, была одной из ведущих ведьм львовского разлива и летала на свиданки со своими шляхтичами исключительно на метле. Что для католички было не очень прилично.
Панкратыч, конечно, хохмил, но за содержимое моей черепушки молочно-восковой спелости тревожился всерьез и даже таскал меня к психиатру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100