Андрей Владимирович Кивинов
Обнесенные «Ветром»




Андрей Кивинов
Обнесенные «Ветром»

«Смех сквозь слезы – это тоже смех»

ПРОЛОГ

Эхо пожарной сирены гулко прокатилось над тайгой. Где-то за соснами встревоженный олень поднял голову и прислушался к незнакомому звуку. Выпустив в морозный воздух струю пара, он быстро умчался в чащу.
Лай напуганных сторожевых собак перекрывал крик дежурного офицера исправительно-трудовой колонии усиленного режима.
– Багры, багры тащи, урод! Первый отряд из барака – на подъём!
Вокруг, явно не зная, что делать, метались сержанты и рядовые, то и дело натыкаясь в темноте друг на друга.
– Куда ты, кретин? Ты, ты, Проскурин! Давай шланг, воду, воду!
– Товарищ лейтенант, не подойти – краны за котельной!
– А, чёрт, мать твою!
Офицер, опустив у шапки «уши», согнувшись в три погибели прыгнул в проём между горящей котельной и забором и проскочил опасный участок. От бушующего неподалёку огня краны отмёрзли, и он без труда повернул винт.
Рядовые схватили шланги и направили водяные струи на охваченную пламенем котельную.
– Люди там были? – Лейтенант, вынырнув из проёма, подбежал к Проскурину.
– Не знаю, вообще-то, на ночь там зек дежурит, смотрит за давлением, но он, может, выскочил.
– Сбегай, узнай!
– Есть! – гаркнул сержант, бросил шланг и помчался в помещение дежурного.
В ту же секунду из первого барака выскочил заключенный.
– Там Ветров, Ветров там! Он дежурил на котельной, а в бараке нет его.
– Вернись, проверь внимательно.
К котельной уже подтягивались разбуженные офицеры, прапорщики, «обслуга». Прибыл «хозяин» – начальник колонии. Огонь бушевал, грозя переброситься на бараки.
– Пену давай, мудаки, – гремел голос какого-то старшины.
Хозяин подошёл к лейтенанту.
– Ройте вокруг канаву, пусть зеки лопаты берут. Почему пожар? Как допустил? Под трибунал пойдёшь!
– Михаил Сергеич, всё нормально было, не знаю я, чего там такое загорелось.
– Ладно, после поговорим. Иди проверь, все ли на месте, я слышал, Ветрова нет.
Лейтенант убежал в первый барак.
Через час общими усилиями огонь удалось сбить, и теперь остатки пламени засыпали снегом и заливали водой. К утру, когда с пожаром полностью было покончено, на месте котельной остался лишь почерневший кирпичный остов без крыши, окон, дверей и внутреннего содержимого.
– Разгребай, – раздалась команда, и уставшие заключенные, еле шевелясь, стали разгребать лопатами пепелище.
– Вот он! – раздался вдруг крик одного из зеков, – Ветер! Подбежавшие солдаты разгребли золу, и из-под обломков обгоревших досок показались останки какого-то мужчины.
– Ветров, Колька, первый отряд, – промолвил сержант. – Он сегодня дежурил.
– Точно он, – уверенно подтвердил один из заключенных, хотя от человека, сгоревшего в котельной, почти ничего не осталось.
– Проверку делали? – спросил подошедший хозяин.
– Так точно, все на месте, кроме него.
– Значит, Ветров!
– Да, по росту подходит, да и лепень , вроде, его, – показал на остатки одежды старший отряда.
– Пожар почему случился, узнали?
– Уснул Ветер, наверно, ну и прозевал. Котельная-то дровяная, всю ночь следить надо, чтобы искры никуда не попали.
– Родственники у него есть?
– Да, мать в Витебске, он сам оттуда.
– Похороните и матери извещение пошлите, – закончил хозяин и пошёл с пепелища.

***

Колёса поезда отстукивали монотонную мелодию, иногда гремя на стрелках и внося некоторое разнообразие. За замерзшими стёклами мелькал бесконечный лес, тянувшийся вдоль полотна.
– Господа, – по-гусарски обратился один из сидевших в купе мужчин к двум другим пассажирам, – нам ехать до Питера ещё добрую неделю, а мои запасы спиртного уже на исходе. Не скинуться ли на бутылочку ресторанного коньячка?
Говорившему было лет сорок, по его морщинистому лицу сразу можно было догадаться, что всё-таки предметом его истинного уважения является «горькая». На нём были одеты потрёпанный свитер, затёртые джинсы, в углу над его местом висели китайский пуховик и брезентовый рюкзак.
– Я пас, Петрович, – ответил второй пассажир – парень лет тридцати. У вас, геологов, может быть, такие дозы в нормалёк, но для меня – творческого интеллигента – многовато, знаешь ли. Боюсь, жена не узнает после отпуска, скажет, ты не в санатории был, а в концлагере.
– А мне всё равно, – произнёс третий, сидевший у окна и пристально изучающий темноту, пассажир. – Но я согласен с Игорем, надо бы пару дней переждать.
– Ну тогда, я на боковую, – сказал Петрович, полез на полку и выключил большой свет.
– Может, в картишки? – спросил Игорь у сидевшего напротив парня, – А то у меня бессонница.
Тот на секунду повернулся к собеседнику, покачал головой и снова уставился в окно.
Парню тоже было лет тридцать, он был плотного телосложения, с короткой, почти под ноль, модной стрижкой и глубоко посаженными тёмными глазами. На лице, не по возрасту морщинистом, играла грустная улыбка. Пальцы крутили медную цепочку, и мысли пассажира, казалось, были где-то очень далеко.
– Я, Серега, знаешь ли, всегда мучаюсь от безделья в дороге, – продолжал Игорь. – Правда, так далеко меня ещё не заносило, всё, в основном, Москва, да летом на юга. А тут бесплатная путёвка на Байкал, повезло на халяву. Жени на работе достала, уговорила съездить.
Игорь был, вероятно, из тех людей, которым было всё равно, слушают ли их, лишь бы не лишали возможности говорить –
1 2 3 4