– Заключение патологоанатома по вскрытию Гэлловея, да? Готов поклясться, я знаю, что вы из него сделаете. Возьмете красный карандаш и сократите настолько, что оно станет сухим и скучным, как биржевой бюллетень.
– Это уж мое дело.
Когда Блейк ушел, Ричардс снял очки и потер глаза. В них что-то набилось, будто он шел навстречу сильному ветру, несущему тучи пыли. Обещания Блейка вызывали у него больше раздражение, чем интерес. Если в Управлении полиции столько щелей, что даже такой парень, как Блейк, сумел выведать содержание якобы хранимого в тайне письма самоубийцы, то это само по себе, в конечном счете, история поважней той, которую раскапывает Блейк.
Снова нацепив очки, Ричардс стал читать заключение патологоанатома. По мнению Ричардса, оно было скучней биржевого бюллетеня: смерть наступила в результате утопления, в желудке и легких вода, в трахее – пенистая слизь, содержание хлоридов в крови в левой части сердца на тридцать процентов меньше, чем в правой, явный признак утопления в пресной воде.
Неожиданностью для Ричардса оказалось то, что Гэлловей предпринял попытку самоубийства ранним вечером того же дня. В желудке и других органах было обнаружено значительное количество барбитуратов. Доктор Роберт Уайтвуд, производивший вскрытие, пояснил, что следы прежних попыток самоубийств, которые он назвал "знаками колебания", довольно часто находят при вскрытии самоубийц, покончивших с собой с помощью бритвы, ножа или другого острого инструмента.
В первой части отчета ничто не привлекло внимания Ричардса: вода в легких, содержание хлоридов в сердце, пена в трахее – все это означало лишь, что Гэлловей мертв. Но выражение "знаки колебания" характеризовало его при жизни.
"Знаки колебания", – вслух прочел Ричардс и задумался: Гэлловей, как и он сам, двигался по жизни, пока однажды двигаться больше не захотел. Попытался убить себя – не получилось. Попробовал еще раз. Между двумя попытками было время колебания. В какую минуту он написал письмо жене?
И кто такая Телма? – подумал Ричардс.
Глава 17
Телма редко читала газеты. Ее фактически не интересовали другие люди, а ее природное женское любопытство двигалось по ограниченному кругу, замкнутому в кольцо, точно игрушечный поезд, задерживаясь только в тех пунктах, которые имели то или иное отношение к ее непосредственным интересам.
У входной двери валялась нераскрытая утренняя газета, уже пожелтевшая на весеннем солнце. Тьюри несколько раз пытался дозвониться до Телмы, чтобы предупредить о небольшой, но помещенной на видном месте заметке в газете "Ньюс", озаглавленной "Таинственная женщина, упоминаемая в связи со смертью Гэлловея". Телма слышала, как телефон звонил, но трубку не снимала.
Собственно говоря, она была уверена, что звонил Тьюри, намереваясь повторить то, что твердил ей уже два дня – хотя бы ради соблюдения приличий, не говоря о прочем, ей не нужно появляться на похоронах Гэлловея. Телма упрямо не принимала этот совет. И лишь потому, что совет Тьюри представлял собой нечто конкретное, против чего она могла восстать, сама не зная зачем, видимо, бунт облегчал ее тоску. Вмешательство Тьюри служило антираздражителем, и все то время, которое она потратила на возражения и контрдоводы, она, не будь этого спора, занималась бы тем, что жалела и винила себя.
Похороны были назначены на три часа дня, и, хотя шел всего первый час, Телма была уже одета в приличествующий случаю старый черный шерстяной костюм, который уже стал ей немного тесноват. Она промыла глаза теплой водой, чтобы не выглядели такими распухшими, припудрила веки, а то они казались слишком уж прозрачными. Ничего не подкрашивала, свои мягкие волосы стянула на затылке в тугой узел. И выглядела самой настоящей безутешной вдовой, какой Эстер не показалась бы, даже если бы месяц тренировалась перед зеркалом. Это обстоятельство вызывало у Телмы мрачное торжество.
Но при мысли о Роне слезы снова навернулись на ее глаза, и она чуть было не разрыдалась, но тут опять зазвонил телефон и почти одновременно – звонок от входной двери.
– Черт бы вас побрал, – прошептала она. – Оставьте меня в покое!
Затем она нарочно отвернулась от телефона, продолжавшего трезвонить, вытерла глаза рукавом, точно маленькая девочка, и пошла открывать дверь.
На пороге стоял молодой человек довольно приятной наружности, подстриженный "ежиком", с пачкой брошюрок, рекламировавших аппарат для мягчения воды; он заговорил так быстро, взахлеб, что Телма половину не поняла.
– ... ежедневные затраты – жалкие гроши, мэм, и из вашего крана будет течь дождевая вода.
– Не тратьте зря время. Сейчас у меня просто кет денег.
– Мягчитель позволит вам сэкономить в два раза больше на мыле и отбеливателе, на счетах за воду, на износе и повреждении одежды и более того – он сохранит вам ваш подогреватель. Если я смог бы заглянуть к вам на минутку, я показал бы вам все данные...
– Ну, я не знаю...
Молодой человек быстро воспользовался ее колебанием. Он нарочно выронил одну из брошюрок и наклонившись, чтобы поднять ее, ловко переменил позу, так что поднялся уже в портике. Маневр был таким искусным, что Телма невольно восхитилась им. В свое время она торговала косметикой, вот так же ходила по домам и знала кое-какие приемы, но этот был ей не известен.
Телма закрыла дверь за ним, ее немного позабавила мысль поиграть в молчанку и подать молодому человеку надежду, будто он что-то продаст. Ей и в голову не приходило, что он действительно своего добьется, что какой-нибудь час назад он знал об аппаратах для мягчения воды не больше, чем грудной младенец, а эти брошюрки Гидроэлектрическая компания раздавала бесплатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67