о некоторых мы уже говорили, к некоторым ещё вернёмся. Если мы зло, то мы родились из зла и питаемся злом вокруг нас. Но давайте взглянем на проблему с другой стороны…
Наносим ли мы вред народному хозяйству? Это как посмотреть. Когда я только начинал, меня часто мучили угрызения совести: иногда я перехватывал фонды того или иного предприятия. Я ведь знал, что фабрики эти будет лихорадить, будет у них срываться план. Но я знал и то, что в беде их не оставят, а уж рабочие тем более не останутся без зарплаты, неважно, работали они там или нет. Я не знаю случая, чтобы на каком-то заводе или стройке, тем более в научно-исследовательском институте, фактически не работавшем по тем или иным причинам, не выплатили зарплату. Без зарплаты могли остаться лишь мои рабочие, это уж точно — нам не из чего покрывать убытки, дотаций и субсидий нам никто не даёт.
Но когда я, став депутатом, работал в планово-бюджетной комиссии и получил доступ к информации, я ужаснулся тому, что при дефиците на многие товары ими забиты все какие только есть склады в области, и хранение их обходится в миллионы рублей. Каждый год я участвую в комиссиях, которые подписывают к списанию и уничтожению десятки тысяч пар обуви, одежды, всего и не перечесть, тысячи наименований всякого добра идёт в костёр. И теперь мои сожаления уже о другом: жаль, не могу использовать чужие фонды ещё больше — все равно у них многое пойдёт либо в огонь, либо на свалку. Когда распределяют местное сырьё, нам выделяют в первую очередь, и не только потому, что я влияю на распределение, а потому что знают: заберу я — и оно будет пущено в дело, и моментально в казну поступят деньги… У вас наверняка возник вопрос: можем ли мы быть альтернативой официальной экономике?
— Да, да, я как раз хотел об этом спросить, — оживился прокурор.
— Отвечу без колебаний — нет и ещё раз нет. Буду откровенен, наша продукция все же рассчитана на тех, кто слаще морковки не едал. Ни я сам, ни другие пайщики артельную продукцию не покупают. Хотя должен оговориться, дублёнку я ношу только нашей фирмы и не поменяю её ни на канадскую, ни на французскую. Но таких дублёнок у нас шьют мало, в среднем одну на семьдесят
— восемьдесят, и распределяю их я сам — это мой личный фонд. Кроме того, каждый сентябрь наш заведующий скорняжным цехом Яков Наумович Гольдберг командируется в Москву снимать мерки с должностных лиц и их домочадцев — этим людям мы обязаны фондами, дефицитным сырьём, первоочередными поставками. А отвозит готовое Икрам Махмудович или я сам. Да, кстати, зима не за горами, нужно, чтобы Яков Наумович снял мерку и с вас — в январе мы с вами обязательно должны быть в Москве.
Дублёнка — пока единственная стоящая вещь из того, что мы производим, да и то лучшее не стоит на потоке, а шьётся специально в мизерных количествах, для избранных.
Мы держимся только на фоне товаров госторговли, которые не отличаются ни качеством, ни моделями, опять же по пословице: на безрыбье и рак рыба. Главный наш потребитель — самая неискушённая часть покупателей, которых, к нашему удивлению, оказалось много. Их привлекает в первую очередь внешний вид товара — мы ведь зачастую имитируем какое-нибудь импортное изделие, пытаемся, несмотря на авторское право фирмы, копировать его один к одному. И такое жалкое подобие платья «от Кардена» или сапог «Саламандра» идёт нарасхват.
Мои друзья шутили, когда я собирался в туристическую поездку во Францию и Западную Германию: мол, они позвонят в «Адидас» или самому Кардену, и меня там четвертуют за то, что я нещадно эксплуатирую название этих фирм на своих пошлых изделиях. Как ни крути, а «Адидасу» я обязан половиной своих прибылей — на что только мы не шлёпаем этот волшебный трилистник.
Ну ладно, я понимаю, когда покупают настоящее изделие «Адидас» — добротное, нарядное, модное; я же ставлю только знак, словесное обозначение — и метут все подряд — магия, гипноз, волшебство, иначе назвать не могу. Вот бы нашей промышленности найти свой такой волшебный трилистник…
Конечно, мы могли бы хвалиться, что все же одеваем и обуваем людей, найти оправдание своему существованию, если бы теневая экономика не оплачивалась простыми людьми, не лежала бременем у них на плечах, но от этого факта никуда не уйдёшь — мы вычищаем и без того скудные кошельки. Это мой личный и, думаю, безжалостный, социальный анализ.
Я уверен, как только в официальной экономике начнутся радикальные перемены, мы исчезнем тут же, так же незаметно, как и появились. А пока в такой благоприятно сложившейся обстановке как же нам не появиться и не процветать? Если один прокурор у нас в пайщиках сидит, наподобие Хаитова, не знает, то ли дать нам пинка под зад, то ли продолжать потихоньку щипать Ахрарова, третий, простите за откровенность, вроде вас, то ли жил словно в другом мире, не ведая, что творится вокруг, либо руки у вас были связаны. Я не знаю в округе ни одного руководителя — хозяйственного или партийного, к которому мы бы искали ходы и не нашли. Ни один не попытался пресечь наши дела или хотя бы послать нас куда-нибудь подальше. Я ведь и Ашота не создал, а взял уже готовым. Так что тут, как ни крути, я не сеял, а пожинал плоды общей обстановки, сложившейся в крае. Ничто не произрастёт на пустом месте, из зла рождается зло, и теперь, чтобы защитить себя, свои интересы, я вынужден прибегать к помощи телохранителя и даже юриста… Вот, пожалуй, из этого триединства — дефицита, стоимости и сложившейся обстановки вседозволенности — на мой взгляд, возникла и процветает теневая экономика.
— Как на академической лекции, уложились секунда в секунду, — подытожил Амирхан Даутович, потому что они въезжали во двор гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99