Рвать так рвать сразу, по всему фронту, не жалея о выгодах от доходного ресторана, продолжал рассуждать Шубарин. Как-то неловко было быть вместе с «сиам­скими близнецами» совладельцем курочки, несущей золотые яйца, и вместе с тем желать отмежеваться от них окончательно и навсег­да. Какие бы доходы ни приносил «Лидо», принципы для него были всегда важнее, да и деньги никогда не заслоняли жизнь, к тому же с открытием банка они увеличивались в геометрической прогрессии. Желающих купить его пай сколько угодно, нынче и официальные миллиардеры в Ташкенте появились, но опять же он свою долю не всякому уступит. Он мог предложить пай Коста, если тот захотел бы заняться делом, но ресторан Джиоева не привлекал, по его понятиям, «барыга» – не столь высокое положе­ние для настоящего мужчины, а ведь для многих это нынче венец мечтаний. Скорее всего он уступит свой пай, между прочим самый крупный, Наргиз и Икраму Махмудовичу, они многое сделали для «Лидо» и вряд ли забудут его щедрый жест, понимают, что это такое – уступить ни с того ни с сего контрольный пай в доходах лучшего ресторана столицы.
Неожиданное решение расстаться с «Лидо» подняло настроение Артуру Александровичу, и он с удовольствием откликнулся на приглашение к чаю, сделанное секретаршей, и мысли о Сенаторе, так долго преследовавшие его, улетучились мгновенно. Бывали у него такие минуты, когда он так легко мог поставить точку в долгих рассуждениях и переключиться сразу на другое, тоже мучавшее его. За чаем он вдруг подумал – почему он так легко и даже радостно расстается и с «Лидо», и с Сенатором, и с Миршабом? Он ощущал какую-то приподнятость в душе, но сразу не понял отчего, отгадка пришла чуть позже, случайно, когда минут через десять зазвонил телефон и ему пришлось вернуться за рабо­чий стол.
Разговаривая по телефону, он придвинул к себе настольный календарь, где среда первой недели следующего месяца была обведена жирным красным фломастером. Положив трубку, Артур Александрович попытался вспомнить, что означает эта дата, и вдруг понял, отчего такая приподнятость в настроении впервые за эту неделю, да и вообще после возвращения из Мюнхена. Дата, обведенная фломастером, означала дань, когда он должен быть в Милане, где встретится со своим бывшим патроном Анваром Абидовичем Тилляходжаевым, и тот, являющийся посредником, сведет его с людьми, распоряжающимися тайными валютными счетами партии. Но радовала не поездка в солнечную Италию, где он бывал и куда собирался захватить жену, чтобы доставить ей приятное, а заодно и размагнитить внимание ожидающих его наверняка людей из спецслужб, которые пристально будут изучать его вблизи, ведь дело они затеяли не только грандиозное, бес­прецедентное, но и противозаконное. Присутствие рядом жены избавит его от необходимости быть в их компании постоянно, можно всегда сослаться на супругу, тем более она в Италии впервые.
Радость Шубарина крылась не в банке, о котором он мечтал всю жизнь, и не в том, что дела пошли сразу на лад, он на это и рассчитывал, банки, впрочем, сегодня открывал не он один. Желание вернуть стране и народу украденные у него деньги, возникшее еще в Германии, неожиданно, само собой, переросло в главное дело его жизни, так случилось, что вроде и банк он создал только для этого. Все, что он сумел сделать в своей жизни, достичь до сих пор, включая и банк, не шло ни в какое сравнение с тем, что он хотел свершить сейчас, – вернуть Отечеству, народу, державе кровные деньги. Это был поступок мужчины, гражданина. Решение, зревшее в нем день ото дня, грело его душу, русскую душу, радовало. Что-то давно заложенное в прадеда, деда, отца проснулось в нем с новой силой – в их семье музейные слова «служить Отечеству» не были пустым звуком. Все Шубарины, а род он знал свой до седьмого колена, верой и правдой служили Отечеству, России, а позже и новой родине – Узбекистану. В Ан­дижане до сих пор работает масложиркомбинат, построенный в конце прошлого века его дедом, а паровозоремонтные мастер­ские и вагонное депо на станции Горчакове вблизи Ферганы тоже отстроены Шубариными и до сих пор служат верно людям нового, суверенного Узбекистана, там в цехах сохранились еще станки Сормовского завода, установленные дедом сто лет назад, строили на века, навечно.
Вот отчего легко расставался он и с «Лидо», и с Миршабом, и с Сенатором, освобождаясь от мышиной возни ради главного поступка в своей жизни, и оттого светлела душа, радовалась. Конечно, он осознавал степень риска, связанного с предстоящей операцией, но не боялся, ибо шел на это не ради корысти, а ради Отечества, ради справедливости. Сегодня Артур Александрович ощущал свою кровную связь с историей, понимал, что настал и его час послужить народу, и оттого не ведал страха, ощущал подъем сил.
Дата, обведенная красным фломастером в календаре, приближа­лась стремительно, вот-вот должны были поступить официальные приглашения и выездные визы в Италию, и надо было заняться билетами и заграничным паспортом для жены. Но прежде следо­вало заручаться поддержкой Хуршида Камалова, теперь-то он знал, что маятник его интересов, да и человеческих симпатий, резко качнулся в сторону генерального прокурора. Откладывать встречу уже не имело смысла: Талиба нет в Ташкенте, с «сиамски­ми близнецами» все ясно. Вдруг Камалов отбудет куда-нибудь в командировку, надо было спешить… Шубарин потянулся к теле­фону, но в самый последний момент положил трубку. Он вспомнил, как, уходя из этого кабинета, Камалов сказал: «Если вы захотите вдруг со мной встретиться, шофера моего зовут Нортухта, он мой доверенный человек, он организует свидание хоть днем, хоть ночью, можете ему доверять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122