Казалось, тысячи хрустальных солнц струили с потолка на нее осколки своих лучей -- это волшебное ощущение, которое он почувствовал в первый миг, надолго врезалось ему в память.
Удивительно, как в считанные минуты Рушан разглядел весь зал, его убранство, с тяжелыми, на восточный манер, коврами на стенах, громоздкими напольными часами в корпусе из потемневшего красного дерева, чей неслышный ход определял, наверное, долгие годы ритм этого дома, с книжными шкафами, блиставшими золотыми корешками редких и незнакомых ему книг, сервантом между окнами, где на хрустальных бокалах, фужерах отражались огни люстры и отсвет легких елочных игрушек и матово поблескивало тусклое серебро чайного сервиза. Чуть поодаль елки под белой крахмальной скатертью сервированный стол, заставленный салатами, закусками. Но Рушану прежде всего бросились в глаза две высокие вазы: одна с крупными золотистыми мандаринами, другая с красным алма-атинским апортом,-- с тех пор у Рушана Новый год ассоциируется с запахом яблок.
В те же минуты он ощутил уют, тепло и надежность этого дома и был рад, что не ошибся в представлениях о жизни Леди, чувствовалось, что она, как редкий экзотический цветок, росла в любви и заботе. В ту пору считалось хорошим тоном бывать в доме у девушки, с которой встречаешься,-- старые, милые традиции их провинциального городка, и Рушан понимал, что настал и его час, ведь в особняк на улице 1905 года его никогда не приглашали, и этот фактор играл в ту ночь немаловажную роль. Все навалилось на него стремительно, неожиданно, поистине -- новогодний сюрприз. Не успел он осмотреться, обвыкнуться, как Светланка вдруг сказала с досадой:
-- Простор зала и этот огромный стол гнетут меня. Ты не возражаешь, если мы переберемся в мою комнату?..
Рушан, еще до сих пор не осознавая, что с ними творится, в прострации лишь кивнул головой и привстал с кресла. Ее комната, довольно большая, выходящая окном во двор, оказалась напротив зала, и в приоткрытую дверь хорошо виднелась в темноте высокой комнаты светящаяся мерцающими гирляндами наряженная елка. Между книжными шкафами, занимавшими стену напротив окна, располагался уютный уголок с двумя глубокими кожаными креслами и низким столиком, обтянутым зеленым сукном. К изголовью одного из старинных кресел склонился стеклянный абажур диковинного бронзового торшера. Рушан вмиг представил Светланку, забравшуюся с ногами в просторное кресло с книжкой в руках и даже укутанную тяжелым шотландским пледом, он как раз покрывал ее низкую деревянную кровать. Но что-то инстинктивно насторожило Рушана: подняв тревожный взгляд от ее ложа с двумя туго взбитыми подушками, он сразу увидел на стене приколотую кнопками большую фотографию улыбающегося Мещерякова. Он так растерялся, что не мог отвести он него взгляда, и Светланка, вошедшая в комнату со скатертью в руке, застала его в замешательстве.
-- Это маман, ее происки. Где-то откопала любимого Славика. Видимо, решила новогодний сюрприз мне устроить,-- прокомментировала она и, тут же сдернув фотографию, разорвала ее на клочки. Потом, взяв Рушана за плечи, озорно, в своей лукавой манере, сказала:-- Жаль, у тебя нет подходящего фотопортрета, а то я бы организовала ответный сюрприз...
Она умело разрядила грозовую атмосферу: Рушан ни на минуту не усомнился, что все так и есть,-- Леди отличалась искренностью и прямотой, и в этом было ее очарование. Они часто общались, хорошо знали друг друга, возможно, и сегодняшний выбор Светланки не был минутным капризом.
Высокие напольные часы известили глухим боем, что до Нового года осталось всего четверть часа, и Светланка попросила его помочь. Вдвоем они быстро перенесли закуски, фрукты с праздничного стола в зале в ее комнату, и без пяти она зажгла на столе свечи в тяжелом, под стать торшеру, бронзовом шандале. Показав глазами на шампанское, волнуясь, сказала:
-- Вот так я задумала неделю назад и рада, что моя мечта сбылась. С Новым годом, Рушан!
Они сдвинули бокалы, и звон хрусталя слился с боем старинных часов в темном зале.
Та новогодняя ночь, как и дорога к дому Резниковых, спустя многие годы воспринимается как огромная и важная часть его жизни, и в воспоминаниях ни разу ему не удалось пробыть со Светланкой целиком -- от порога до порога, хотя он знает, что провел там шесть часов. И все равно, чтобы описать эту встречу, понадобится целый роман, и ни в какой телесериал не уложиться, ибо год за годом всплывают в памяти вдруг забытые слова, их оттенки, краски, жесты, взгляды, шумы, шорохи, запахи, мелодии. Хотя заставь его однажды записать хронологию новогодней ночи в доме Резниковой, он бы не смог. Как же так, если пронес в сердце это волшебное свидание через всю жизнь -- вроде не вяжется? Но это и есть тайна, магия чувств, не всякому она открывается, не открылась и ему, хотя Рушан почувствовал, вкусил дыхание любви. Кто-то, более жесткий, наверное, сказал бы: вкусил и отравился. Пусть и так. Или не так. Или совсем иначе.
Как-то давно в одной компании зашел разговор о любви, в котором Рушан не принимал участия, но когда возвращались домой, товарищ, видимо, еще не остывший от горячего спора, полюбопытствовал:
-- А как выглядела твоя первая любовь?
Рушан, вмиг вспомнив девушку с улицы 1905 года, ответил без раздумий:
-- Красивая. Очень красивая.
-- Это не ответ, слишком обще,-- рассмеялся приятель,-- какие у нее были плечи, грудь, ноги?
Видя, что Рушан надолго замолк, тот решил, что Дасаев обиделся, но он не отвечал по иной причине. Он действительно не мог сказать, какие у нее ноги или грудь. Правда, он помнил ее глаза, большие, карие, с влажной поволокой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17