За это время я успела полюбить свой наряд. На Рождество мать подарила мне то самое красное пальто, о котором я мечтала год назад и которое она смогла теперь приобрести по сниженной цене. Видимо, осознала, что уже второй год я разгуливаю одетая под слониху, а потому могу теперь претендовать хотя бы на малую толику элегантности. Увы: подарок опоздал. К глубокому сожалению матери, я так никогда и не надела это красное пальто, я хотела оставаться серой.
Но у себя в автобусе я уже не выгляжу серой мышкой, здесь я одета как стюардесса: темно-зеленый костюм, белая блузка, красная косынка, короче, цвета Италии. Туфли тоже красные, причем мне то и дело приходится объяснять своим туристам, где находится обувной магазин, в котором я приобрела столь изысканную модель. Помимо того я неизменно вожу в сумочке адреса немецкоязычного врача и священника, хотя второй потребовался всего лишь один раз.
Отдыхающие усердно записывают телефонный код Германии, праздничные дни, время работы магазинов, почтовые тарифы и принятый здесь размер чаевых.
Но после трех часов поездки, осмотров и остановок для фотосъемки они начисто забывают о моих рекомендациях и снова робко пересчитывают множество нулей на своих банкнотах. Попадаются, конечно, и педанты, которые прибегают к помощи калькуляторов. Не сказать, чтобы эти люди вызывали у меня симпатию, ибо при непременном сборе пожертвований им чужды какие бы то ни было порывы, у них не заметишь ни злорадства, ни увлажнившихся глаз.
Когда Чезаре пребывает в хорошем расположении духа, он на своем неуклюжем автобусе подвозит меня до дома, что, разумеется, строжайшим образом запрещено. Поначалу он на такие эскапады не решался, но с ходом времени я сумела его переубедить. Чезаре никогда не покидает свою кабину, чтобы выпить чашечку эспрессо в Розовой вилле, ибо, судя по всему, опасается обнаружить за дверьми Содом и Гоморру.
Ни разу я не просвещала Чезаре относительно того, живу ли я одна или с кем-то, есть ли у меня родные и знакомые. Мое бурное прошлое не должно его касаться, но при этом я убеждена, что действительность выходит далеко за рамки его фантазий и подозрений.
Глава 2
Селадоновая зелень китайского фарфора
Когда Чезаре удается обнаружить парочку в нашем автобусе, он приходит в полный восторг и пытается подмигиванием либо улыбкой привлечь мое внимание к этой достопримечательности. Он человек сентиментальный, а потому многодетные семейства, седовласые бабульки и сморщенные младенцы вполне способны отвлечь его внимание от дороги и побудить к спонтанным изъявлениям симпатии.
Я устроена по-другому, и с парочками у меня затруднения. Не вижу ничего хорошего в дурацких знаках обожания, проявлениях безоговорочного единения и безвкусного тисканья. С другой стороны, всем хорошо известно: этот период никогда не затягивается, что меня утешает. Возможно, моя раздражительность объясняется завистью: причин гордиться своими любовными похождениями у меня нет никаких (ни одно из них нельзя назвать романом).
Недавно я видела одну шестнадцатилетку: со своим дружком того же возраста они, словно пожилая супружеская чета, предавались туризму с образовательными целями. Кошмар! Кошмар! Такой я, слава Богу, никогда не была.
Когда мне минуло шестнадцать, у меня все еще не было любовника, зато я – наконец-то! – обзавелась подругой. И она стала главным человеком в моей жизни.
Корнелия пришла к нам в класс на правах новенькой. Она принадлежала к числу тех, на кого пялятся все подряд. И вовсе не потому, что отличалась безупречной красотой (хотя в ее внешности действительно не было ни малейшего изъяна), а потому, что она казалась олицетворением редкостной сосредоточенности и аутентичности. Целую неделю Корнелия приглядывалась к нашему классу, а класс, в свою очередь, приглядывался к ней. Она легко приступила к занятиям, часто городила всякую ерунду, но не менее часто высказывала гениальные идеи и никогда не стеснялась признать, что не имеет об этом вопросе ни малейшего представления. Она сумела очаровать всех, и одноклассники начали добиваться ее благосклонности.
Но Корнелия отвергла все предложения, решительно и однозначно обратив свой взор на меня. Я просто поверить не могла своему счастью. Небо ниспослало мне подружку, да не простую, а с перчиком, остроумием, фантазией, с рыжими волосами и манерой нагло себя держать. Отец у нее был профессор синологии и, как мне довелось убедиться позднее, служил олицетворением культуры. Чуть ли не после каждой фразы он с нажимом задавал вопрос: «Не так ли?» – а сам говорил как по учебнику. Дома Корнелию называли «Кора», а один китайский студент, обратясь к ней, даже назвал ее однажды «мисс Кола». Кора рассказала мне, что, по сути, ее просто выперли из предыдущей школы – она целовалась за кулисами с их учителем по искусству (причем кулисы она сама же и оформляла для какой-то школьной постановки). И целовалась не впервые. Но свидетелями того рокового поцелуя случайно оказались директор, секретарша и референдарий. Корнелия только расхохоталась, обнаружив их. Впрочем, учителю тоже пришлось подыскивать другое место работы.
Кора хотела стать художницей. Она показала мне гигантские картины на оберточной бумаге. Они были вполне оригинальные и написаны умелой рукой, однако мне понравилось далеко не все, потому что Кора питала откровенную слабость к объектам, вызывающим омерзение. Чтобы произвести на нее впечатление, я призналась в своей клептомании. Она пришла в восторг, но сказала, что очень нерентабельно после всех трудов выбрасывать свою добычу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12