Я благодарен ему! Ибо я понял: красота есть даже в злом и враждебном. Взгляни на шатер Мавра - тот, что из багряного шелка и выделяется на фоне остальных, как алая капля крови на огромном белом саване! Взгляни на громогласные морт_!!e8ры, сверкающие на солнце подобно кострам! Все в мире красиво и существует лишь потому, что красиво. Видеть вещи, Джованнина, это значит побеждать их!"
И Джованнина слушала его, затаив дыхание, как вдруг Лоренцо замолчал и пошатнулся. Осколок одного из неприятельских снарядов, выпущенных с горы Марционе по высоким окнам замка, попал ему в голову.
Первым, кто распознал беду, был Джанбаттиста - врач, ухаживавший за ранеными. Ибо больной, находясь в бреду, все настойчивее требовал света и жаловался на окружающую его тьму. Джованнина долго отказывалась верить в случившееся, ибо глаза Лоренцо были такими же светлыми и ясными, как прежде. И рана на голове зажила так быстро, что она не могла понять, почему ему уже никогда не суждено прославлять красоту, никогда не суждено закончить ее портрет. Она не могла поверить тому, что крошечная рана на голове лишила его зрения. Она упрекала врача и еще долго продолжала надеят!!'fcся...
Но на седьмой день Лоренцо очнулся от бреда.
Услышав ее голос, он воскликнул: "Где ты, Джованнина? Я тебя не вижу!"
На протяжении трех дней перед этим Джованнина подыскивала ласковые и тихие слова утешения. Но теперь она вдруг напрочь их забыла и сказала первое, что пришло ей в голову: "Уже ночь, Лоренцо! Глубокая ночь".
"Тогда почему у моей постели не стоит светильник?" И Джованнина ответила: "Запасы смолы иссякли, и все светильники пусты".
Тогда Лоренцо спросил ее о неприятеле и о том, какой по счету день длится осада. И Джованнина сказала: "Сорок пятый. Враг готовится к крупному штурму, и все, кто оборонял восточную и южную стороны крепости, отведены к воротам Джова, так что южная стена остается почти незащищенной, а в башне Сан Эунуфрио едва ли наберется горстка людей. Что же касается башни Сан Сеполькро и капеллы Санта Мария дель Фьоре, то в них вообще никого не осталось! Эх, если бы нам только продержаться еще и на этот раз... Скоро здесь будет Гино де Косей с многочисленной армией. И тогда горе Мавру!" "Так, значит, в капелле никого не осталось? Совсем никого?"
Ближе, к полудню слепец стал проявлять признаки нетерпения. Он потребовал, чтобы ему разрешили встать и пойти в капеллу для сотворения молитвы. Он уже не испытывает слабости и не чувствует рану. Он вполне мог бы добраться туда без посторонней помощи. Но Джованнина взяла его под руку и велела одному из слуг поддерживать его слева, после чего они втроем медленно двинулись в сторону капеллы Сайта Мария дель Фьоре.
Слугам и воинам, встречавшимся на их пути, было приказано замирать на месте и не дышать, пока они не пройдут мимо. Разговаривать было нельзя даже шепотом, а швейцарцам было запрещено предаваться своей любимой забаве стрельбе из ружей по воробьям. Всюду, где они проходили, должно была!!e царить глубокое ночное безмолвие.
"Сегодня в небе нет ни звезды", - произнес Лоренцо упавшим голосом, и Джованнина добавила: "Одни черные тучи".
В действительности же стоял ясный день, и негреющие лучи осеннего солнца падали им под ноги.
Ступив на гулкий каменный пол капеллы, Лоренцо осторожно высвободился из руки Джованнины. Сделав три беззвучных шага, он присел и замер, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь за ним.
"Куда ты, Лоренцо?" - воскликнула Джованнина. Но он не двигался с места и почти не дышал. Было очень грустно смотреть на то, как он стоял при ярком свете солнца так близко от нас, пребывая в полной уверенности, что его никто не видит...
Но все было тихо, и тогда он выпрямился и на ощупь пробрался к окну, затем вытащил из-под одежды черный флаг и хотел было прикрепить его к выступу на карнизе, так чтобы утром его могли увидеть люди герцога. "Лоренцо! Что ты делаешь?" - вскричала Джованнина.
И Лоренцо ответил тихим, мягким голосом: "Я молюсь, Джованнина. Я молюсь".
До конца дней моих не забыть мне ту печальную картину, когда мастер Лоренцо стоял, освещенный ярким солнцем, с ужасным черным флагом в руке, и кротким голосом невинного ребенка повторял: "Я молюсь, Джованнина!" пребывая в полной уверенности, что его окружает ночная тьма.
Но когда раздался лязг вынимаемых из ножен мечей, он мгновенно все понял, выронил флаг и поднес руки к глазам. И изданный им крик был настолько громким, что его услышали далеко за пределами крепости, возле самого шатра Мавра из багряного шелка.
* Здесь: добродетельная и очень красивая женщина.

1 2