— улыбнулась Лариса.— Патлатая... — Николай с удивлением посмотрел на жену. — У него длинные волосы, почти до плеч... Надо же, выругался и вспомнил. Почаще ругаться надо.— Может, случайный человек... Пьяный... Искал кого-то... А?— Чего ж ему удирать? А мотоцикл с заведенным мотором? Нет, Лариса, все одно к одному, все одно к одному, — Николай подошел к холодильнику, вынул бутылку водки, налил половину стакана и выпил. И остался стоять у кухонного столика, забыв поставить стакан на место. И только увидев протянутый Ларисой огурец, понял, что нужно чем-то закусить. А потом уже, поздним вечером, он замешкался, раздеваясь, не зная, куда бросить рубашку, и Лариса увидела громадный синяк на его предплечье.— Господи, а это когда? — воскликнула она.— Да уж несколько дней... Досталось маленько.— Как?— Как это бывает... Привязались трое, слово за слово... Вижу, что цепляются, повод ищут... Хорошо, успел руку подставить, удар хороший намечался... А когда увидели у меня в руке монтировку, так рванули врассыпную, что не знал, в кого запустить... Трусоватые они какие-то, а?— Может, у них такая задача, — осторожно обронила Лариса, не глядя на мужа.— Какая такая?— Не доводить до крайности... Припугнуть... Так тоже бывает.— Так-то оно так, а мне все равно достается.— Бедный ты, бедный... Как же мне тебя утешить?— Ложись. И утешишь. Может, хоть здесь у меня что-то получится.— Здесь-то получиться, здесь и от меня кое-что зависит, — улыбнулась Лариса. И легкий озноб пробежал по его телу, как бывало всегда, когда он слышал этот ее ночной голос. * * * Убийство произошло утром.И это было самым странным обстоятельством. К утру обычно страсти утихают, ненависть входит в привычные берега, а похмельные страдания располагают к чему угодно, но только не к убийству. Человек делается мягким, уступчивым и в поисках утешения готов припасть к любому плечу. Все было бы куда понятнее, случись убийство ночью, отпали бы многие загадки и недоумения, а мастера поиска и сыска сразу оказались бы в привычной своей колее. Ночью для них все проще, объяснимее — выпил лишнего, луна подействовала, телефон не отвечает, а вместо желанного голоса слышишь удручающие, безнадежные гудки, так похожие на прощальные... Ночью почти не бывает свидетелей. А если и найдется какой-нибудь подвыпивший, подзагулявший очевидец, то и доверия к нему немного, и убрать его нетрудно, если уж очень мешает. Да он и сам все это прекрасно понимает, потому помалкивает.А утром люди приходят в себя, освобождаясь от тягостных неистовств, совладать с которыми ночью нет ни сил, ни желания, человека посещает здравость суждений или уж во всяком случае осторожность. Да и причины для того, чтобы отправить кого-то на тот свет, к утру попросту забываются, теряют злую свою убедительность.После ночного дождя утро оказалось необыкновенно светлым — ни единого облачка на чистом, до синевы вымытом небе. Солнце сверкало в окнах, в оставшихся на асфальте лужах, на крышах легковушек. В утреннем воздухе далеко был слышен звон трамваев, редкие гудки машин, а шелест шин по влажным еще дорогам ощущался свежим и чистым.Ночные страхи подзабылись, и Николай шагал к автобазе легко, размашисто, похлопывая по ноге свернутой газетой. Утром он не ожидал опасности и до середины дня обычно бывал спокоен. Что-то подсказывало ему, что в это время ничего с ним не случится. Только где-то в четыре, в пять часов он начинал оглядываться, старался быть среди людей.Лариса проводила его до двери, а потом еще подошла к окну и помахала рукой в форточку, что случалось нечасто. Николай не мог видеть ее лица, и хорошо, что не видел. Скрытая отражениями в стекле и занавеской, Лариса плакала навзрыд. Вряд ли подозревая, что все произойдет именно в это утро, она гораздо лучше мужа знала людей, которым он бросил вызов. Получилось так, что весело машущая ладошка Ларисы в форточке и ее лицо в это время являли собой полную противоположность.Треск мотоцикла многие услышали задолго до того, как он появился на перекрестке. Но никто не обратил на него внимания. В городе уже достаточно было звуков — гудел автобус, поторапливая ненавистного частника с надсадным ревом шел на крутой подъем грузовик с бетонными плитами, скрежетал трамвай на повороте. Поэтому мотоцикл приближался к перекрестку хотя и у всех на виду, но незамеченным. Так незамеченным входит в дом почтальон, все в упор не видят дворника, оплошно забывают о водителе в пустом троллейбусе. Пыльный мотоцикл с забрызганным грязью номером, с двумя седоками, тоже какими-то пропыленными от ботинок до круглых шлемов, шел в общем потоке транспорта, но старался держаться поближе к тротуару.Проскочив перекресток на желтый свет, мотоцикл взял круто вправо и теперь ехал рядом с пешеходной дорожкой, иногда обдавая неосторожных прохожих водой из мелких луж. Но вода была чистая, оставшаяся после ночного дождя и потому проклятия вслед мотоциклистам неслись не слишком яростные. Постепенно скорость мотоцикла снизилась и теперь при желании его можно было даже обогнать его, если чуть прибавить шагу.Так они и сближались — Пахомов, беззаботно помахивающий свернутой газетой, и запыленный, словно после долгой езды по проселочной дороге, мотоцикл. Когда расстояние между ними сократилось до десяти метров, человек, сидевший сзади, вынул из-за пояса что-то продолговатое — потом никто толком так и не смог сказать, что это было. Их разделяло не более пяти метров, когда человек вытянул руку вперед-вправо и выстрелил. Сильным и неожиданным ударом Пахомова отбросило в сторону и упал он уже за пределами тротуара, на мокрую после дождя траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140