.. Слушаю, — Пафнутьев приготовил ручку, чтобы вписать слова Заварзина в протокол.— Ничего у меня с Голдобовым...— Но вы с ним знакомы?— Слегка.— Это как?— Ну как... Здрасте-здрасте... Вот и все.— То есть отношения чисто приятельские?— Вы знаете, кто такой Голдобов? — со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку.— Какая-то шишка из торговли... Он тоже пользовался вашим “мерседесом”?— С чего вы взяли?— Сам видел, — широко улыбнулся Пафнутьев.— Вы видели, как Голдобов ехал в моем “мерседесе”?!— Ага, — кивнул Пафнутьев.— Не помню. У него своих машин хватает.— Если вы отрицаете, я так и запишу.— Я сказал, что не помню.— И Ларису не помните?— Не помню.— И мужа ее?— И мужа не помню.— Так и запишем.— Да подождите вы писать! Давайте выясним... Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось!— Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов?— Жехов?— Да, тот самый, который, однажды перепившись, неосторожно вывалился с балкона... Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху ему. В каких отношениях вы с Николаевым?— А это еще кто такой?!— Как же! Ваш работник, член кооператива...— А, Андрей... Господи! Я же говорю — все перемешалось. А какие отношения... Он у нас работает недавно, я его толком еще не знаю. Вроде, ничего парень. У нас зарплата хорошая, многие рвутся, но выдерживают требования не все. Отвыкли работать за годы Советской власти, — Заварзин улыбнулся, словно извиняясь за политическую дерзость. — А чем он-то вас заинтересовал?— Да вот подвез меня на мотоцикле... Хорошо водит, этого у него не отнять.— Рокер. Бывший, правда.— Вон оно что... Тогда ясно. Он механик?— В моторах разбирается.— Сколько ему платите?— Десять тысяч, — ответил Заварзин, поколебавшись.— Неплохие деньги. Мне таких не платят. Меня возьмете? Я ведь тоже неплохой механик, а?— С испытательным сроком.— В чем же вы хотите меня испытывать? Заварзин усмехнулся, достал из кармана сигареты, вопросительно посмотрел на Пафнутьева. Тот согласно кивнул — кури, дескать, не возражаю.И допрос продолжался.И чем больше он длился, тем более успокаивался Заварзин. Если раньше у него были какие-то сомнения, надежда отвертеться и уйти чистым, то теперь он понимал, что выход у него один — спасаться надо немедленно. Если этот увалень выпустит сегодня, уже никакие силы не заставят его снова прийти в этот кабинет. И больше всего угнетало — Пафнутьеву каким-то образом удалось связать в один узел погибшего Пахомова, его шалопутную бабу Ларису, Голдобова, этого недотепу Андрея, мелькнула даже фамилия Жехова...Пафнутьев почувствовал перелом в настроении Заварзина. Если в начале допроса тот пытался все представить каким-то недоразумением, то теперь его поведение изменилось. Он часто задумывался, уточнял вопросы, интересовался, в какой связи и для какой такой надобности это необходимо знать следователю. Свои показания подписывать не торопился, ссылаясь на плохую память — дескать, насколько помню, если не ошибаюсь, боюсь ввести в заблуждение. Пафнутьев понял, что перелом произошел не только в настроении Заварзина, но и в ходе следствия. Можно сказать, что он раскрыл некоторые свои карты и показал, что намерения его достаточно серьезны. Теперь он наверняка столкнется с круговым молчанием, его будет подстерегать опасность куда большая, чем до сих пор. Но он и противника заставит подняться из окопов. Несколько раз Пафнутьев поймал выражение Заварзина не то чтобы угрожающее, а приглядывающееся. Да, он, похоже, успокоился. Он просто пережидал этот допрос.Выйдя от следователя, Заварзин не увидел ни роскошного цвета своей машины, ни ее форм и даже звука захлопывающейся дверцы, которым всегда наслаждался, не услышал. И момента, когда заработал мотор, не почувствовал, хотя прежде это было одно из самых радостных его ощущений. Посмотрев в зеркало, Заварзин увидел сзади отвратительного типа, того самого, который недавно ползал вокруг мотоцикла Андрея. Теперь он совершенно откровенно, расставив тощие кривоватые ноги, фотографировал его, Заварзина.— Во дурак-то! — воскликнул Заварзин и не удержался, подъехал к Худолею. — Слушай, как тебя там... Если нужны мои портреты, поехали ко мне домой — дам сколько унесешь!— Нет, мне важнее мои любительские фотки. Они более подходят для уголовного дела, — Худолей тоже мог при случае произнести несколько слов из прокурорского набора.— Для какого уголовного дела?!— Которое находится в производстве, — не задумываясь ответил Худолей и щелкнул Заварзина, выглядывающего из машины. После этого тому оставалось только чертыхнуться. Мощный мотор в секунду вынес машину со двора прокуратуры.Заварзин продолжал материться про себя, когда через десять минут входил к Голдобову. Он не спросил разрешения у секретарши, а на человека, который сидел в кабинете, даже не взглянул. Подошел к приставному столу, сел и положил на него тяжелые руки.— Ну? — произнес Голдобов.— Похоже, папаша, мы на крючке.— У кого?— У Пафнутьева, этого гада!— А кто это?— Следователь!— Разве он еще жив?Заварзин медленно повернул голову и встретился со спокойным, почти безмятежным взглядом Голдобова.— Вы говорили, что его отстранят от дела?— Его отстранили. Он просто хулиганит. Дело уже поручено другому.— Но он меня допрашивал! Собирается допрашивать вас! И, похоже, умеет это делать. Анцышка нас дурит! Он не отстранял Пафнутьева от расследования.— Анцышка подписал приказ. С завтрашнего дня Пафнутьев уходит в отпуск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140