– То-то и беда, что нет от чужих отбоя. – Не выходившему и даже не высовывавшемуся из кабины своего грузовика Федору был виден лишь дешевенький гребень в седых волосах старухи, собранных в узел. – Учинить бы надо и такой коленкор, как при коммунизме: чтобы все в наших магазинах отпускали только своим.
– Вот тебе раз, дедушка Тарас! А все другие что же? Они ведь не совсем чтобы уж для коммунизма чужие!
– Совсем, не совсем, а на полный список жителев у нас товаров один хрен не хватит, – не унималась принципиальная старуха-реформистка. – Ты бы, милок, присоветовал своему милицейскому начальству пачпорта у людей проверить перед посадкой-то на паром.
– По паспортам, мамаша, в тюрьму сажают, а не на паром! Да и сам я, извини-подвинься, из правобережных, – хохотнул сержант. – К тому же к вам и вплавь, если что добраться запросто можно. А паспорт – он я впредь не всем и не всегда в подмогу. Вон и пограничники на «газиках», и автоинспекторы на своих мотоциклах все проселки и лесополосы прочесывают со вчерашнего вечера. Тоже задумали у одного тут проверить паспорт – и никаких следов…
Сейчас в ощутимо разогревшейся на солнце кабине, в жестяной этой каморке Федора стало мутить еще сильней, и он, чтобы хоть как-то отвлечься, думал о приближающемся с каждым мгновением том благодатном и притягательном Левобережье. Что ж, на левом берегу и вправду появилась теперь своя водокачка, которая, надо сознаться, воду подавала пока лишь в строения на самой набережной да разве что еще в избы на соседних улицах, а подале от реки, как и прежде, у колодцев по-старинному поскрипывали ворот или журавель и раскачивались хозяйственные«(преимущественна оцинкованные) ведра на простых или расписных коромыслах – Слева от водокачки, если смотреть от реки, построили два одноэтажных магазина и одну двухэтажную школу, а чуть отступя от нее, в сером и длинном бараке, куда в войну гестаповцы, накапливая его там перед расстрелом, сгоняли еврейское население, оборудовали местную больницу со своими небольшими хирургическим и. зубопротезным кабинетами.
– Сами солдатики небось его опасаются.
– Кого?
– Кого! Кого! Хрена мово! А того, говорю, что с паспортом, вот кого, – вызывающе взглянула на милиционера старуха. – Ну как он возьмет да и предъявит им гранату заместо документов. Наши партизаны частенько так и делали, когда натыкались на дотошных полицаев.
– Так то ж на полицаев… На фашистских, можно сказать, прихвостней…
– А для того, с паспортом который, и мы с тобой тоже чьи-нибудь прихвостни!
Федор помнил, что главной улицей на Левобережье по праву считалась почему-то безымянная набережная, горделиво являвшая миру несколько десятков дворов с баньками, свинарниками да телятниками, вольготно разбросанными от причала вверх и вниз по реке. В летние дни эта главная улица оглашалась на полчаса с утра и на полчаса под вечер низким мычанием коров, блеяньем всегда словно бы чем-то напуганных овец, щелканьем пастушеских бичей да позвякиваньем разнокалиберных колокольчиков на шеях у местных буренок.
Ты сердце готовил для боя,
Настроживал взгляд на врага.
Но делятся грустью с тобою
Река и ее берега.
Но все еще неторопливо
Мелеют былого следы.
Ты слышишь, плакучие ивы
Ветвями коснулись воды?
Знал Федор и о том, что после окончания войны в силу всереспубликанской необходимости вырос на Левобережье у глубоких лесчаных карьеров довольно-таки большой авторемонтный завод. Сразу же стали на него свозить собранные на полях недавних боев танки, самоходки, грузовики – и со всем этим переправно-государственным делом плюс к прежним своим водным обязанностям управлялся старенький, но до поры до времени считавшийся расторопным паром. Однако расторопность расторопности рознь: у переправы скапливались все более длинные очереди подвод, машин и людей, в результате чего однажды откуда-то с верховья закопченный буксирчик притащил новенького – металлический паром на нескольких сваренных между собой понтонах и обрамленный отнюдь не исколоченно-деревянными, а стальными трубчатыми перилами. Правда, могутному новичку, принимавшему на свою Палубу по инструкции четыре грузовых автомашины, несколько подвод и до сотни людей, с самого начала резко не повезло: понтоны с первого же раза дружно протекли, сконфузившийся богатырь с полной загрузкой ушел на дно реки – и хорошо еще, что обошлось тогда без человеческих жертв.
– Похоже, со мной теперь решено, – вышептывает чиновничью фразу окончательно теряющий силы Чудак. – Больше я тут ни ради разведцентра, ни ради Леночки… Ладно, хоть еще номера на машине в нашлепках грязи, что твоя сковорода в оладьях…
А прежний паром, между прочим, снова как ни в чем не бывало стал над могилой соперника справляться даже со всевозраставшими перевозками, лишь время от времени принимая на денек-другой себе в подмогу старенький хриплоголосый буксир или вот еще катер, выделяемые городским пароходством. Нынешним утром Федор на этом-то самом на безотказном пароме и думал как раз о том, сможет ли он, потерявший столько крови, выбраться все же из кабины, убрать из-под передних колес грузовика подложенные под них кирпичи и затем, забравшись в кабину вновь, вырулить на берег.
– Нет, это уже все, – убеждает себя шепотом Чудак. – Это уже самый настоящий финиш… Каюк… Амба… Крышка… Конец…
Но финиш это или не финиш, а глаза Федора внимательно следят за тем, как паром причаливает к левому берегу и как на тесной палубе становится сейчас словно бы еще теснее – от легкой сутолоки и предразъездной суматохи. Взгляд Федора тщательно ощупывает там, на таящей одновременно и опасность и спасение суше, узенькую и дурно мощенную мостовую, да ржавую из-за ржавого водостока канаву, уводящую от той мостовой вправо, да склад из гофрированного железа (кто его знает, что или кто сейчас за тем складом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34