Он же стремился к тому, чтобы его уважали, любили и хвалили ещё больше, всегда был элегантно одет, аккуратен, постоянно оттачивал своё писательское мастерство и был превосходный журналист. Поэтому шеф и вызвал именно его.
Редактор, навалившись тощим животом на стол, делал поправки на полосе толстым гранёным синим карандашом и, еле кивнув ему головой, не отрываясь от дела, сказал:
— Садись, подожди минутку.
Чернов сел в глубокое мягкое кресло перед столом. Редактор, дочитав колонку и сделав пометку, бросил карандаш на полосу. Достал из стопки бумаг письмо и подал его Чернову со словами: «Прочитай внимательно». Чернов занялся чтением письма, редактор своим делом. Пробежав глазами петицию. Чернов подумал немного и сказал, обращаясь к редактору.
— Я ничего не понимаю.
— Как ничего? — спросил редактор, не поднимая красивой, коротко остриженной головы с зачёсанными набок светло-русыми волосами.
— Почему это к нам адресовано?
— Вот именно: почему, — сказал редактор, взглянув Чернову в лицо. — На этот вопрос тебе и надо ответить.
— Каким образом?
— Я думаю, обычным. Судьба человека в надёжных руках правосудия. Но большой круг людей чем-то взволнован, просит вмешательства газеты, общественности. И наша задача разобраться досконально, прочувствовать всю эту трагедию и дать свой глубоко человечный ответ. Задание сложное, Борис, и срочное. Возьмись за него сегодня же и постарайся выразить своё отношение к факту до того, как вынесет свой приговор правосудие. Главное, постарайся раскусить, что за человек этот преступник и почему за него хлопочут.
— Теперь я кое-что понимаю, — сказал Чернов, глубокомысленно взглянув на письмо и вытянув вперёд губы.
— Я рад за тебя. Желаю успеха, — сказал редактор и уткнулся в свою полосу. Чернов свернул письмо трубочкой и вышел из кабинета.
Через два дня в беседе с редактором он сказал:
— Человек, о котором хлопочут, подонок.
— Неужели! — с иронией заметил редактор.
— Да. Он после распутной оргии совершил подлое убийство и скрывался как последний мерзавец, пока его не прищучили.
— Об этом должны знать люди, которые о нём пекутся.
— Думаю, что те, кто возглавляет и раздувает кампанию, знают, так как имели дело со следствием.
— Почему они стараются?
— Во-первых, потому, что папаша его человек дельный и толковый. Один из немногих кто усидел на месте, когда началась перестройка.
— Стало быть, в коллективе хотят сохранить прежнего начальника.
— Вот именно.
— Резонно. Дальше.
— Во-вторых, авторы письма настроены против заместителя Пономарёва, главного инженера, человека грубого, крутого и властолюбивого. Многие боятся, что Пономарёв может уйти с поста в связи с этой историей, а возможный претендент на его место — главный инженер.
— Это надо доказать.
— У меня полный блокнот фактов и наблюдений.
— Хорошо. Ты был в тюрьме? Разговаривал с сыном Пономарёва?
— Разумеется. И с его родными разговаривал. Только жена его, кстати, весьма интересная особа, жаль её, — так вот она не стала со мной разговаривать.
Редактор удивлённо вскинул белесоватые брови.
— Она сказала: только и ищите, на чьём бы несчастье прославить своё бездарное имя.
Редактор рассмеялся. Но тут же смолк и задумался.
— Писать статью или фельетон? — спросил Чернов.
— Пиши фельетон, — ответил редактор.
На третий день появилась газета с фельетоном. Чернов не поскупился на краски, присовокупил и вечеринку у Инны Борзенко, воспользовавшись материалами следствия. Те, кто заварил кашу, побежали жаловаться в высшие инстанции, усугубляя этим и без того тяжёлое положение семьи Пономарёвых.
XVII
Вадим, прочитав фельетон, отказался от пищи. Сутками напролёт лежал на своей койке. Через неделю ему принесли копию обвинительного заключения. Он не ответил на вызов и не подошёл к окошечку камеры, через которое надзиратели общаются с арестованными: дают свежие газеты, баланду и «шрапнель» (перловую кашу, сваренную на воде). Надзиратель посмотрел в окошечко на нижнюю койку (койки стояли в два яруса), на которой, укрывшись с головой черным суконным одеялом, лежал Пономарёв; подождал немного, свернул трубочкой листы обвинительного заключения и бросил их в камеру на пол.
Тюремное начальство выжидало, когда голод возьмёт своё, и Пономарёв, наконец, кончит голодовку. Но прошла неделя, а он и не думал приступать к еде. Врач стал наведываться в камеру ежедневно. Вадим, исхудавший и бледный, не поддавался на уговоры и слабел день ото дня. Его перевели в тюремную больницу и стали кормить насильно через шланг питательными смесями. Накачали жидкой бурдой и доставили в суд.
Завсегдатаи, главным образом пенсионеры и домохозяйки, шляющиеся от нечего делать по залам судебных заседаний, думали, что для защиты это дело бесперспективное, но адвокат, вдруг неожиданно отличился. Он воспользовался отсутствием акта стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Следствие ограничилось заключением тюремной комиссии, которая проводится обычно вскоре после водворения обвиняемого в тюрьму и называется пятиминуткой. Врачи пять минут побеседуют с арестантом и пишут акт о. его психическом состоянии. Такая экспертиза не устраивала адвоката. Ему нужна была стационарная, которая проводится в условиях психиатрической больницы высококвалифицированными специалистами, и не пять минут, а не меньше месяца. Следователь не счёл нужным проводить стационарную экспертизу, а адвокат очень даже счёл нужным. Случилась голодовка. Шизофреники в период обострения болезни, как правило, отказываются от пищи. На основании голодовки адвокат высказал предположение о болезни, невменяемости и неподсудности подзащитного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146